Стена

Стоявшие в сторонке Логачев и Катерина с любопытством наблюдали за происходящим. Кате лишь до поры удавалось сдерживать смех. Когда воины уже вдвоем принялись стаскивать колпак с головы «лазутчика», а тот, взвыв от боли, начал крыть их в самых виртуозных выражениях, девушка залилась хохотом, прикрыв лицо рукой.

— Поди-ка отсюда, Катерина! — обернулся к ней воевода.

— Как же я выйду, когда они всю дверь перегородили? — возразила Катя. — А что бранятся, так нешто я брани не слышала — чай, при крепостях да заставах всю жизнь.

— Прошу прощения! — прогундело из-под шапки. — Я ж не знал, что тут женщина. А-а-а, ухо мое, ухо! Развяжете, убью ведь!

— Вот так лазутчик! — ахнул пораженный Михаил Шеин, когда колпак, наконец, поддался. — Гришка! Колдырев! Никак ты?!

— Еще как я! — торжествующе улыбнулся тот. — Здравствуй, воевода!.. Только вот обнять тебя не могу.

— Развязать! — скомандовал Шеин ошарашенным стрельцам. — Этого «поляка» я много лет знаю. Это ж Дмитрия Станиславовича, старого воеводы сын, можно сказать, приятель мой… Давайте-давайте, развязывайте, а то он за вашу «ласку» точно кому в ухо даст.

Но Григорий вдруг разом растерял свою злость. Причиной тому был нечаянный взгляд, который он кинул через плечо Михаила. Платок соскользнул на плечи Катерины, и солнце, освещавшее девушку сзади, обвело золотом ее голову. Она встретилась с Григорием глазами, неожиданно залилась краской, что с нею случалось редко, и уже без приказа Шеина поспешно выскользнула из комнаты. Григорий же принялся растирать занемевшие руки.

— А теперь, — проговорил Михаил, — скажи мне, наконец, с чего ты ко мне так вот заявился? По-человечески нельзя было?

— Нельзя, — Колдырев прямо посмотрел в глаза воеводе. — Не все ж меня здесь, как ты, знают. Могли задержать, могли к кому-то другому отвести, не прямо к тебе. А время дорого.

— Почему?

Григорий оглянулся на стрельцов и Логачева:

— С глазу на глаз надо бы поговорить, Михайло Борисович.

— Ладно, — Шеин махнул рукой стрельцам. — Ступайте, братцы. А тебя, Лаврентий, я попрошу остаться. Ну, так что за пожар?

— Ляхи на Смоленск идут! — выдохнул Григорий.

— Эка невидаль, — усмехнулся Михаил. — Это уж вся округа знает — вон, крестьяне села покидают. Смотри…

Шеин достал из-за пазухи книжечку со своими записями, полистал.

— Ждали Сигизмунда под Смоленском к Спасову дню,[37] а как Спасов миновал, Лаврентий доложил, что к Оспожнему дню[38] объявится… Как этот мерзавец войну нам объявил, очередной наш «вечный мир» с Польшей порвал, так все отслеживается, Гриша.

— Пятнадцатого сентября он будет — выпалил Григорий. — На Никиту Бесогона.

— Думаю, шестнадцатого, — уточнил Лаврентий. — И сперва Лев Сапега подойдет, а потом уж король.

— Не с этим же ты очертя голову пер, сквозь заставы ломился? — спросил Шеин.

— Ну… И с этим тоже, конечно… Хорошо, что знаете… Но… Ехал я сообщить, что у тебя, господин воевода, в подвалах крыса завелась.

— Кто? — изумился Шеин.

— Крыса. Немцы так говорят, да и нам, похоже, сие выражение понадобится.

Теперь уж Колдырев запустил руку под жупан, под рубаху и вытащил сильно помятый свиток.

— Вот. Я возвращался в Россию. Ехал через Оршу. Там вышел случай, до которого щас дела нет. Но только при одном негодяе-поляке… покойнике… оказалось вот это письмо.

Григорий принялся разворачивать свиток, но из него тут же выпал другой.

— Тьфу ты, я и забыл! — Колдырев поспешно поднял бумагу. — Это я для сохранности одно письмо в другое завернул. А это как раз послание, которое вез поляк. И не от кого-то, а от короля Сигизмунда Третьего Вазы.

— Дай! — Шеин пробежал письмо глазами и протянул Логачеву.

— Глянь-ка, Лаврушка.

— «Милостивый государь! — стал вслух читать Лаврентий. — Все еще с надеждою и нетерпением ждем обещанного Вами плана подземелий крепости С., коий Вы обещали выслать…»

Сокольничий запнулся и дальше читал молча; лицо его, как и лицо Шеина, делалось все более напряженным.

— Кто? — воевода уперся взором в лицо Логачева. — Кто может быть этой крысой, а, Лаврушка?

Тот сверкнул очками.

— Знал бы — переметчик бы у меня в подвале на дыбе висел. А кто… Полный план крепости может составить любой стрелец. Но вряд ли это имеет в виду Сигизмунд. Сколько иностранцев через Смоленск проезжало и кем они на самом деле были — Бог весть. Думаю, речь о тех внешних укреплениях, что ты этим летом ставил. Вот это действительно тайна. Полный список всех, кто доступ имел, сей же час представлю.

— Таких не много, — сдвинув брови, кивнул Шеин. — Хотя, судя по этому письму, плана у короля пока нет.

— Если письмо было одно. И если это попало к нам случайно.

— Да нет, пожалуй… Слишком сложно.

— А я бы проверил.

— Твоя воля. Действуй.

Логачев шагнул было к двери, но вдруг обернулся и, глядя прямо в глаза недавнему пленнику, спросил:

— А что за второе письмо у тебя, боярин? Взглянуть нельзя ли?

Колдырев протянул свиток, который перед тем небрежно сунул за пазуху.

— Только это ничего не значащая писушка, весточка от англичанина, с которым я от Посольского приказа ездил, его другу московскому.