– Только не надо делать из Гин невинную мученицу. Маршал Мадзоти всегда была подвержена греху гордыни. На Фасе она убила короля Шилуэ и заявила права на трон Фасы и Римы, испытывая мое доверие. Вопреки подчеркнутой враждебности Джиа к наделенной фьефами знати, Гин никогда не предпринимала попыток смягчить императрицу, предпочитая раз за разом подчеркивать свой статус и прошлые заслуги. Я уже сделал для нее все, что мог. Дафиро… – Он покачал головой, не желая продолжать.
– Но Джиа зашла слишком далеко! Она не доверяет Гин, Кимо и Йему, поскольку считает, что я дружески расположена к ним…
– Но Кимо-то и впрямь взбунтовался! Что заставляет тебя думать, что и Гин я тоже доверял совершенно напрасно?
– Даже если Гин и совершила нечто неподобающее, она больше, чем Тэка Кимо, заслуживает твоего милосердия!
– Если я сейчас вмешаюсь, то станет только хуже. Допустим, я отменю казнь. Однако выдвинутое императрицей обвинение столь серьезно, что у меня не останется иного выбора, кроме как лишить Гин титула и должности. Такое унижение она перенести не сможет, а под влиянием обиды и гнева даже самое преданное сердце со временем обратится на тропу мятежа. А маршал Мадзоти настолько гениальный полководец, что подавить возглавленное ею восстание будет просто невозможно. Способен ли Тиму противостоять ей? А Фиро? А… Долг отцов сражаться, чтобы их дети могли жить в мире. Я не могу оставить своих детей вести войну, в которой они не смогут победить.
– И поэтому ты уступаешь воле Джиа буквально во всем, включая вопросы наследования. Куни, хотя я и не способна видеть желания Джиа, однако опасаюсь теперь, что она не успокоится, пока мой сын и я не будем мертвы.
– До этого не дойдет, – пробормотал Куни. – Не бойся.
– Ты хочешь сказать, что… – Рисана замялась. Потом закусила губу и приняла решение. – Не сердись на меня, супруг, но не думаешь ли ты, что твои суждения затуманены любовью к императрице и чувством, что ты в долгу перед ней за те страдания, которые Джиа претерпела во время войны с Гегемоном?
Череда самых разных выражений пробежала по лицу Куни, словно рябь по морской глади, прежде чем оно снова превратилось в бесстрастную маску.
– Ты полагаешь, будто чувство вины из-за того, что я на долгие годы бросил Джиа одну на милость Гегемона, заставляет меня ставить под угрозу трон и будущее Дара? Что я пойду на все, лишь бы успокоить совесть?
– Тому, кто находится в самом центре бури, бывает сложно трезво оценить свое положение. Лучшие фокусы дымовых мастеров обязаны успехом сердцам обманутых, потому как убедительнее всего мы лжем сами себе.
Прежде чем он успел ответить, полог шатра распахнулся, впустив порыв холодного осеннего ветра. Рисана и Куни одновременно обернулись. Вошел Тан Каруконо, лицо у него было мрачное и напряженное.
– Ренга, срочные новости с севера. Принц Тиму…
Куни ринулся вперед и выхватил свиток из рук Тана. Он быстро прочел послание, после чего неподвижно застыл.
Рисана подошла и вытащила свиток у мужа из пальцев. И замерла точно так же, едва лишь прочитала, что там было написано.
– Ренга! – испуганно вскричал Тан Каруконо. – Ренга!
Постепенно, словно бы потихоньку пробуждаясь от сна, Куни заставил себя двигаться. Шаг за шагом он медленно прошел в угол шатра и взял кокосовую лютню. И стал наигрывать печальную народную песню древнего Кокру.
Рисана и Тан молча слушали песню, и каждый думал о своем.
Куни отложил лютню. Потрясение от новостей постепенно улеглось, и к нему вернулась обычная невозмутимость.
– Вызови двух гонцов, – распорядился он. – Пошли одного к оставшимся войскам Тэки Кимо и предложи им амнистию. А другого отправь в Пан с копией этого письма для императрицы.
– Передать от вас какие-то приказы императрице? – спросил Тан.
Куни покачал головой:
– Джиа и сама поймет, что ей нужно делать.
Ураган с севера
Глава 35
Прибытие городов-кораблей
На самом северном пляже всего Дара несколько детишек играли в запоздалом, усталом тепле осеннего вечера. Они собирали красивые раковины и высматривали необычные обломки кораблекрушений, которые выбрасывало время от времени море, не пренебрегая возможностью прихватить подвернувшуюся устрицу или какого-нибудь другого моллюска, поскольку у ребятишек из бедных семей всегда на уме еда.
– Пираты! – крикнул вдруг один из мальчиков.