Специфическая характеристика архаической оседлости — да и отнюдь не только архаической! — это господство в ней жрецов, которые опираются на торгово-ремесленное и земледельческое сословия. Напротив, отличительной чертой кочевой цивилизации выступает доминация в ней воинов. Обе эти формы существования находятся в жестком конфликте друг с другом. Достаточно вспомнить мифологизированную историю Киевской Руси, противостоящей половцам. Чуть южнее и восточнее та же самая история развивается в форме конфликта Ирана и Турана, явившегося сквозной темой великого эпоса «Шахнамэ». Нетрудно заметить, что обе эти истории — одна как бы «реальная», другая как бы «легендарная» — являются инвариантами одной темы: ведь Киевская Русь имеет скифские, т.е. иранские корни, ведя свое происхождение от Роксоланнов, в то время как половцы, очевидно, есть некая модификация темного агрессивного и разрушительного Турана.
Непримиримость оседлости и кочевья основаны на принципиально различном статусе человека по отношению к миру в двух этих цивилизациях. В земледельческой оседлой культуре человек фиксирован на земле, двигаясь во времени. Для него существует история, существуют перемены. Привязанность к фиксированному месту в пространстве делает его заложником «четвертого измерения пространства» — быстротекущего времени. Кочевник, будучи человеческим «перекати-поле», свободно перемещается в пространстве, но, наоборот, фиксирован во времени. Оно для него не движется. Кочевые племена находятся вне истории.
Под иным углом зрения можно сказать, что кочевники противостоят истории в ее натуральном стихийном виде. Напомним, что великие пророки монотеизма были тесно связаны с кочевой моделью существования. Авраам, став избранником Бога, рвет с оседлым обществом и уходит, чтобы стать патриархом кочевья. Моисей, приступив к выполнению своей миссии, уводит своих сторонников в пустыню кочевать сорок лет. Иисус «кочевал» со своими учениками по Иудее, в каком-то смысле явив образец новой будущей диаспоры — «кочующей общины». Мухаммад осуществил хиджру — переезд своих последователей в место, благоприятное для продолжения их деятельности, развив таким образом тему «кочующей общины».
Итак, мы видим, что кочевье тесно связано с оппозиционной миссией пророков единобожия, которые вступают в конфликт с оседлым жреческим государством, составлявшим становой хребет как древней цивилизации, так и — в определенном смысле — сегодняшней.
В контексте сказанного хотелось бы отметить некое историческое явление, на которое мало кто смотрел именно под этим углом. Мы имеем в виду восстание рабов под руководством Спартака. Уже во времена Маркса было понятно, что в данном случае имел место первый пример политического интернационализма — возникновение единой армии с общей политической и идеологической задачей на базе разнородных этнически элементов — землячеств, угнетенных переселенцев из разных уголков мира, завоеванных римлянами. Однако именно в этом акте политического интернационализма армия разноязыких рабов становится диаспорой — общиной людей, насильственно лишенных почвы и генеалогии, но обретших братство в чисто духовном измерении социальной и идеологической солидарности.
Вплоть до 1945 года феномен диаспоры фактически целиком исчерпывался примером еврейской истории. Однако примерно в это же время, связанное с мировой военной катастрофой и крахом Европы, происходит своеобразная революция в расстановке тенденций. Традиционная еврейская диаспора под влиянием сионизма встает на путь «алии» — «возвращения в землю обетованную», в то время как народы, считавшиеся до этого крайне фиксированными в архаично-оседлом образе жизни, — североафриканцы, индийцы, турки — срываются со своих «мест фиксации» и превращаются в новую диаспору. Происходит своеобразный размен, затрагивающий судьбы именно тех народов, которые напрямую связаны с авраамическим наследием.