Стена Зулькарнайна

У огромного большинства советских людей на протяжении всей советской истории существовало стойкое убеждение в своем социально-политическом противостоянии миру. Концепции “одной отдельно взятой страны”, “враждебного окружения”, “крепости социализма”, эффективная и ясная идеологема “вызова, брошенного старому миру”, все это укрепляло комплекс своей особости, противопоставленности “всеобщему”, существовавший и до революции. 1917 год усилил этот комплекс тысячекратно, сделал его практически религиозным стержнем советизма. Дело, однако, в том, что если до 17-го года комплекс имел под собой какое-то основание (Российская империя не была однозначно интегрирована в мировой порядок), то это основание исчезло после 17-ого — большевистская революция явилась сугубо мондиалистским феноменом, и одной из ее задач было устранение недостаточного универсализма, недостаточной “открытости” царской России25. Это кажется парадоксальным в свете пресловутой закрытости советского общества, “железного занавеса” и т.д., тем не менее это вопрос лишь акцентов, ярлыков, привыкания к штампам. Американское общество является не менее закрытым и “занавешенным”, будучи бесспорно мондиалистским. Весь вопрос в том, что считать “занавесом”: невозможность обывателя уехать за границу? Это несерьезно, к тому же в таком случае мондиалистский Запад сегодняшнего дня гораздо менее открыт, чем 100 лет назад. Главное вот что: может ли в данную страну прибыть эмигрант (тем более многочисленная группа эмигрантов) с установкой принципиально сохранять свою самобытность, не становиться частью коллективного сознания? Стоит лишь представить себе перебирающихся в США эмигрантов, уверенных, что они никогда не станут американцами, и при этом американское общество, спокойно позволяющее им не быть таковыми… Общество, которое внешнему-то миру не желает позволить отличаться от Америки! В то время как в Европе настаивают, чтобы живущие там турки всегда оставались именно турками, индийцы — индийцами, арабы — арабами, в то время как для традиционного Востока немыслима какая либо митисация, подгонка под шаблон, molting pot, Америка требует от всего своего населения американизма, СССР — советизма. Тотальный конформизм независимо от правил въезда — выезда есть единственный “железный занавес”, притом не только не противостоящий мондиализму, но функционально обслуживающий его.

Советское общество характеризуется фатальным непониманием своей роли, своей миссии в истории. Между тем призывы к мировой революции, идея “всемирной советской республики” типологически ничем не отличаются от установки на новый мировой порядок, новое мышление и общечеловеческие ценности, все эти пароли — позывные современного мондиализма. В феномене ленинизма язык реальной политики впервые совпал с эсхатологическим языком визионеров, еще раз доказав, что политика есть функциональное производное от сакральной истории.

Тогда что же такое, наконец, ленинская партия большевиков? Каков ее реальный статус в контексте, скажем, всемирного правительства, не того, которое хотел учредить Ленин после победы мировой революции, а реального, постоянно контролирующего демифологизированную перспективу? Почему именно она пришла к власти, будучи в гамме революционных сил далеко не самой перспективной организацией?26 И, может быть, самый центральный вопрос: как партия смогла в середине тридцатых из космополитической стать великодержавной?

Ответ может быть только один: эта партия, единственная из всех, выражала нечто фундаментально евразийское, некий архетип, присущий глубинам имперской коллективной души, то, что парадоксальным образом одновременно апеллировало к самым несовместимым типам: еврейскому банкиру и петербургскому аристократу, патриотическому офицеру и люмпену, Рериху и Максиму Горькому (последнему, по крайней мере, до 1918 года). То-есть было в этой партии что-то столь попадающее “в десятку”, что ее вызвали из политического небытия, посадили в красный угол, отогнали тех, кто варил кашу с самого начала, и пестовали 70 лет, ибо слепому должно быть ясно, что ее историческое выживание обеспечивалось мировым порядком с самого начала27.