Стены молчания

Я выглянул из окна и посмотрел на Америку, по крайней мере, на тот ее кусочек, который был мне виден. Вода, Нью-Джерси, причалы, врезающиеся в Гудзон, край острова Эллис. Пара небоскребов и какие-то малоэтажные здания. Вот и все. Горизонт казался очень близким, словно он смеялся над моей обывательской пятилетней жизнью на Манхэттене. «Здесь можно было увидеть гораздо больше, — казалось, говорил он мне. — Но уже слишком поздно. Шоу закончилось».

Я попивал пиво, обводя глазами гостиную-столовую. Меня запомнят не по шикарным развлечениям или блестящим раутам, на которых красивые люди скользят по паркету и восторгаются моим талантом творить чудеса социальной магии.

На журнальном столике стояли несколько фотографий в рамках. Они были такие же одинокие, как люди в очереди на автобусной остановке в поздний час. Вот парочка материнских фотографий: на одной она в пестром платье в Эскоте, а на другой — спит в шезлонге у нас в саду, измученная обрезкой деревьев и скукой. Одна фотография, где я с доской для виндсерфинга стою на пляже в Корфу. Бабушка незадолго до смерти, еще полная жизненных сил. Она широко улыбалась своей беззубой улыбкой, словно за нас всех, как будто мы сами не могли сделать это. Туманный снимок Бруклинского моста. И Чафа, вечно пахнущий бассет-хаунд, за которого заплатили «Клэй и Вестминстер» и которого моя мать постоянно поливала освежителем для воздуха. Наверное, он переживет нас всех.

Я снова посмотрел на фотографию Бруклинского моста. Только мост, ни души. Я только сейчас осознал, что у меня не было ни одной моей фотографии на фоне достопримечательностей Нью-Йорка. Когда приезжали друзья из Англии, я всегда фотографировал их. Если и были фотографии мои с ними, то я этих снимков не видел. Пять лет прожить в одном городе и не иметь никаких свидетельств своего пребывания в нем, кроме предстоящих судебных исков!

Я открыл нижний ящик. Пара ключей, открывашка для консервов, ранняя версия AOL CD ROM. И еще одна фотография в рамке. Прекрасная рамка, кажется, из клена. Отец. На том же пляже в Корфу. Синие шорты, маленькие солнечные очки в стиле Джона Леннона. Загорелый, лоснящийся, накачанный, указывающий пальцем на камеру. Он что-то говорил, я не мог вспомнить, что. Но это явно было что-то умное и смешное. Отец всегда был забавным в отпуске. Он мог рассмешить всех нас своими хорошо запоминающимися шутками, байками. Он всегда вел себя непринужденно с людьми. К концу отпуска у нас был большой список друзей, новые открытки к Рождеству, новые «лучше не сгибай» конверты, которые взрывались праздничными салютами. Хотя в темном имении Хэмптон Корт эти трофеи социального опыта выглядели не на своем месте.

Я достал фотографию отца из ящика и поставил рядом с остальными. Его улыбка делала всю остальную группу менее жалкой. Он приободрял их, наполнял радостью.

Если бы я тогда не повесил трубку… Если бы это «бац — ты мертв» не произошло. Что тогда? Я раздумывал. Было бы все по-другому? Или же все события, произошедшие с отцом за его последнюю неделю, повлияли еще на кого-то?

Я вспомнил порхающую лесную нимфу: молчаливую, гротескную, прекрасную. Она была предвестником несчастья. Я должен был узнать это по ней.

Часть вторая 26

«Дельта Эйрлайнс», рейс 106.

Отправляемся вовремя.

Но мы опаздывали. Нет, мы не собирались садиться на самолет с большим запасом времени, просто не хотелось бежать за 767-м «боингом» по взлетно-посадочной полосе номер один аэропорта Кеннеди.

Мы смотрели на план аэропорта, пытаясь найти стойку регистрации. Буквы алфавита, цифры, иероглифы — ох уж этот язык аэропортов!

Мужчина у стойки регистрации, увидев, как стремительно мы бежим к нему, посмотрел на часы и только покачал головой.

— У вас есть багаж, который вы будете сдавать? — Его пальцы танцевали по клавиатуре, и глаза, полные упрека, сканировали монитор компьютера.

— Нет, — ответила Кэрол.

— Тогда все в порядке. — В его голосе слышалось разочарование, словно он хотел сказать, что пассажирам первого класса не мешало хотя бы раз в жизни быть поорганизованней.

Служащий взял наши паспорта. Паспорт Кэрол он отдал сразу же. А вот мой он открыл на странице с американской визой и прижал его стэплером, пока атаковал клавиатуру. Он пристально всматривался в монитор.

Интересно, как бы я почувствовал себя, если бы он нажал на кнопку под стойкой и здесь появились бы представители миграционных служб, которые вежливо, но непреклонно сказали бы мне, что Соединенные Штаты будут моим домом до конца жизни?

Мужчина еще немного побарабанил по клавиатуре. Его рука потянулась под стойку.

Он достал два посадочных талона.

— У вас все в порядке. Идите сразу же к выходу 42. У вас забронированы места 2А и В. Приятного полета.

Мы побежали.

— Это все ты, — прошипела Кэрол, когда мы пробирались в начало длинной очереди перед постом службы безопасности, не обращая внимания на недружелюбные взгляды.