Стены молчания

Когда я выехал на пляж, дождь перестал идти. Я переключил фары с дальнего света на ближний и начал всматриваться в темноту, чтобы понять, был ли там кто-нибудь. Среди хижин, лодок и рамок с рыбой в Версове царила тишина. Я проехал чуть дальше главной дороги, где семьи устраивали пикники, а дети играли в футбол между рамками с рыбками. Но сейчас здесь было тихо, тихо.

Я приехал из города безумия в очень милый и спокойный уголок. Но чем больше увеличивалось расстояние между мной и Башнями Молчания, тем острее я чувствовал, что взял с собой кусочек этого сумасшествия. Меня переполняли эмоции, мысли в голове путались. Боль моей утраты смешалась с болью от моих ожогов и порезов. Это помогало. Можно было намазаться кремами и укротить боль.

Я выключил двигатель и стал копаться в сумке матери. Сверху была мешанина туалетных принадлежностей, затем юбка, пара рубашек, полотенце для рук, несколько пар трусов и лифчик. Все это оказалось на пассажирском сиденье. Внизу лежало то, что я искал. Таблетки, кремы, марля, бутылочки, маленькие ножницы, лента, фотографии отца и меня; спрей от укусов пчел, таблетки для очистки воды, упаковка желейных конфет. В ее сумке было еще много вещей, но я уже нашел все нужное, чтобы оказать себе первую медицинскую помощь.

Я положил обратно в сумку одежду матери и, корчась от боли, снял пиджак. Потом достал последнюю рубашку и брюки из своего чехла для костюма и разложил их на сиденье.

Я посмотрел на сверток, лежавший на заднем сиденье, который был моей матерью. Она была такой маленькой. Как кто-то столь маленький мог носить меня в себе целых девять месяцев?

Я вылез из машины. Было тепло и пахло рыбой. Небо все еще было затянуто облаками, не было видно ни луны, ни звезд. Я посмотрел на море. На волнах покачивались огни.

Оглядевшись, я не заметил ничего подозрительного. Я был на большом расстоянии от главного поселка, который находился по правую руку от меня. Но слева, недалеко от меня, стояла одинокая хижина. В окнах не было видно света, но это не означало, что там никто не жил.

Из-за дальнего края хижины торчал нос лодки.

Я подкрался к лачуге и присел на корточки у единственного окна хижины, потом очень осторожно приподнялся, пока мои глаза не оказались на уровне грязного стекла. Я пристально всматривался, но ничего не видел: ни тлеющих угольков, ни ночника, ни мерцания телевизора. Я задержал дыхание и прислушался. Ничего.

С другой стороны хижины я посмотрел на маленькую лодку. Я схватился за ее нос левой рукой, она очень легко двигалась по песку. Конечно, не беззвучно, но достаточно тихо.

Развернув лодку, я потащил ее от хижины по направлению к морю. Теперь я чувствовал, как шум волн защищал меня. Это были не большие валы, а всего лишь последние отголоски утихающего шторма.

Мы катались на лодке по праздникам. Ничего особенного — небольшая моторная лодка. Отец — шкипер, мама сидит на корме и опускает руки в воду. Ей это нравилось. Она говорила, что была счастлива, когда каталась на маленькой лодке.

Я оставил лодку в нескольких футах от воды и вернулся к хижине. Я начал рыться в куче хлама, которая лежала около нее. Сети, поплавки, старые чайники, леска, лучины для растопки. А я искал канистру для бензина и нашел ее. Я аккуратно поднял ее и понюхал. Керосин.

Я вернулся к машине, открыл заднюю дверь и вытащил тело матери. Я вздохнул настолько глубоко, насколько позволяли мои раны, и аккуратно опустил маму на песок. Потом подошел к машине и упаковал ее сумку, оставив себе только свои туалетные принадлежности и набор первой помощи. Затем я взял сумку и зажигалку.

Я подошел к хижине, чтобы забрать канистру и лучины для розжига. Потом погрузил все это на лодку.

Вернулся к машине. Все было на месте. Я снова поднял маму, чувствуя, как острая боль пронзила мою спину, руки и бедро.

Я пошел к морю.

Положил маму в лодку. Эта лодка была сделана словно для нее.

И все же, что я делал? Совершал ритуал? Чтобы отдать должное жизни матери. Нет. Не только ее жизни. Жизни самой по себе. Жизни, которая сверкает в беспроглядной темноте.

Я посмотрел на маму. Она все еще была завернута в одеяло. Казалось, это было неправильно. Ей следовало быть свободной. Может быть, она хотела опустить руку в воду.

Я развернул одеяло и подоткнул его, чтобы сделать ее ложе более удобным.

Боже, ее лицо выглядело таким печальным, таким неуверенным, словно она еще не знала, что я был жив, что ее вторжение спасло меня.

— Ты спасла меня, — прошептал я. — Посмотри. Немного помятый, но живой.

Я поцеловал ее в губы, надеясь, что выражение ее лица изменится, но оно, конечно же, осталось прежним. Смерть так не работает.

Я поставил сумку между ее ног, аккуратно поднял руки и скрестил их у нее на груди. Мне хотелось закрыть рану от пули. Все должно быть именно так. Я рассыпал лучины для растопки по лодке и открыл канистру.