Стены молчания

Я держал стакан в руке и колебался.

Баба Мама уже не улыбалась.

— Я думаю, вам понравится. — Ее слова не звучали так, словно ей было важно, понравится мне это питье или нет. Просто я должен был выпить то, что предлагали.

И я выпил.

В детстве мне говорили, чтобы я не копался в бутылках, коробках и пакетах, стоявших под раковиной. Меня обещали убить в том случае, если я дотронусь до них. Но вот кто-то достал все эти бутылочки, смешал их содержимое и дал мне выпить. Я был готов дать тысячу долларов за конвертик паана, чтобы заглушить этот вкус.

Но Баба Мама улыбалась. Радж тоже улыбался, а я не мог. Единственное, что я мог сделать, — это стоять на ногах.

— И на чем мы остановились? — спросила Баба Мама. — Ах да, мои девочки и вы. Теперь я помню, — она опять поправила парик. — Видите ли, у нас есть правила. И это очень древние правила. Их установили наши колонисты. Велико правосудие белого человека. Вот что отделяет нас от нашего прошлого, — она сделала паузу, чтобы мы вникли в ее исторический обзор.

— И есть еще одно правило, — продолжала она. — В нем говорится, что любой, кто приходит сюда, должен выбрать одну из моих прелестных девочек и провести с ней некоторое время за закрытыми дверями. И не надо ничего делать. Если хотите, вы можете просто беседовать и пить чай. Но вы не сможете отрицать, что провели время с одной из моих прелестных девочек по ошибке, чтобы казаться выше других джентльменов.

Баба Мама стала какой-то расплывчатой. Я качнулся вперед, чтобы лучше рассмотреть ее, и почувствовал, что начал падать.

Радж поймал меня. Он помог мне принять вертикальное положение, а потом медленно убрал руки, чтобы узнать, смогу ли я стоять самостоятельно. Он смотрел на меня, как сотрудник магазина на манекен в витрине.

Баба Мама не обратила внимания на мою оплошность.

— Это хорошее правило. Сплетни, нежелательное проявление превосходства над другими, — она махнула рукой, — это правило сохраняет от, — ее рука делала круги, как самолет, идущий на посадку, — не могу вспомнить слово.

Она посмотрела на Раджа.

— Отвращения? — предложил Радж.

Баба Мама нахмурилась:

— От лицемерия. — Ее рука опять опустилась в чашу с фисташками. Она посмотрела на меня. — Подойдите.

Я не мог сдвинуться с места.

— Хорошо, — сказала она. — Я подойду сама, — она выбралась из кресла, втянула в себя огромный живот и пошла. У нее под ногами хрустела скорлупа от фисташек.

Подойдя ко мне, Баба Мама взяла меня за подбородок. Я почувствовал, как кольца на ее пальцах вжались мне в кожу. Она подняла голову и начала пристально всматриваться в мое лицо, даже не моргая своими поросячьими глазками.

— У нас однажды был человек, очень похожий на вас, — она отпустила мой подбородок и вернулась в кресло. Потом закуталась в плед, словно в комнате было холодно. — Мне кажется, он плохо кончил.

Внезапно я захотел пить. Я попросил воды. По крайней мере я думал, что попросил. Казалось, никто этого не заметил. Поэтому я просил снова и снова. Я чувствовал, что уже кричал, но люди вокруг продолжали игнорировать меня. Я понял, что мои губы шевелились, но я не издавал ни звука.

Мне надо было двинуться, доказать, что я еще владею своим телом. Я напрягся, мои мышцы напряглись и потом расслабились. Я напрягся еще раз и почувствовал, что меня понесло на огромной скорости мимо Бабы Мамы по направлению к занавеске из стеклянных шариков.

Я провалился сквозь нее. Я не думал, что будет шум, но потревоженные шарики зазвенели, словно я разбил хрустальную витрину на новогодней распродаже.

Балкон был занят. Три женщины сидели в плетеных стульях вокруг стола, на котором стояли кружки пива и лежали пачки сигарет. Эти женщины что-то шили или вязали — я разглядел, как нитки крутились вокруг их пальцев, затем уходили под стол и скрывались в грязных клубках.

Я развернулся. Две женщины продолжали делать свое дело. Третья повернулась, и я взглянул в ее лицо.

Это было мужское лицо, окаймленное черными блестящими волосами. Без сомнения, это было лицо пожилого человека с впалыми щеками, потому что он был беззубым. У него были большие глаза, печальные и злые, на его подбородке и под носом можно было разглядеть щетину.

Губы и глаза говорили о возрасте и о том, что это был мужчина.

— Черт, — хотел сказать я, может, и сказал. Я не слышал ответа, а чьи-то массивные руки обняли меня и втащили назад в комнату, в присутствие Бабы Мамы.

Тот, кто вытащил меня с балкона, теперь прислонил меня к полкам, я уткнулся лицом в корешки книг. Я чувствовал запах старой бумаги и вкус горькой пыли.

В отдалении я слышал Бабу Маму.

— Возьми своего друга в комнату. Пускай насладиться тем, за что заплатил.

Нет. Нет.

Радж смеялся. Я открыл глаза и увидел ряд свастик. Фигурки, танцующие в кругах, располагались вдоль книжной полки.

Я почувствовал, как меня развернули, и моя рука легла на плечо Раджа.

— Самое время оставить Бабу Маму одну, — весело сказал он.

И затем я услышал голос моего отца: «Расскажи ему о Приити. Давай, сотри эту глупую улыбку с его лица».