Стены слушают

Хелен нажала под столом кнопку звонка, испытывая приятное ощущение власти. Она родилась и выросла в трущобах Окленда и за двадцать лет замужества не привыкла к чуду звонка. Завтрак, мартини, шоколадные конфеты, чай, журналы, сигареты – стоит нажать кнопку и, пожалуйста, появляется все, чего не пожелаешь. Иногда Хелен сидела и придумывала, что бы такого попросить, предвкушая удовольствие от того, что дернешь за украшенный кисточкой шнур или нажмешь кнопку под столом.

Изредка она посещала Окленд, но чаще ее родители приезжали с Пиренейского полуострова повидаться. Миссис Малоней, надев зубы и воскресный наряд, мистер Малоней, трезвый, как судья, и высохший, как селедка. Выразив искренние чувства, оба родителя застывали в молчании, ошеломленные окружавшей роскошью, не способные ни на что, кроме как сидеть и пристально на все это глазеть. И, только вернувшись домой, они обретали красноречие, расхваливая дочку Хелен, которая поступила в колледж Миллса на стипендию и жила в красивом доме в Атертоне с богатым мужем и тремя прелестными детьми.

Но наедине с нею они терялись и немели: визиты оборачивались кошмаром, особенно для Джилла, старавшегося больше, чем Хелен, чтобы супруги Малоней чувствовали себя как дома. Его тактика была своеобразна: он старался уменьшить размеры собственного достатка, прикидывался экономным, рассказывал о тринадцатилетнем сыне, избравшем карьеру чиновника, и о семнадцатилетней дочери, прилежной ученице колледжа. В результате бедные Малоней еще больше терялись, а сам Джилл терпел полный крах. Никому не удавалось вычислить, почему такие добрые намерения Джилла приводили к столь огорчительным последствиям.

– Дружба Эми с этой женщиной, – продолжал Джилл, – всегда грозила неприятностями. Она была явно неуравновешенной. Кто угодно, кроме Эми, углядел бы это и стал ее избегать.

Хелен мысленно перекрестилась:

– Что ты, Джилл! De mortius[4]... Ведь они были подругами. Нельзя отталкивать друга, если у него, ну, скажем, эмоциональные проблемы. Когда Уильме того хотелось, она бывала очень обаятельной и занятной. Такой именно я предпочитаю помнить ее.

– Твоя память удобна и проста.

– И я хочу хранить ее такой. Ешь свой завтрак.

– Я не голоден, – раздраженно сказал Джилл. – Лично я готов порицать Руперта за всю эту историю. Он должен был наложить вето на поездку, как скоро возник этот проект. Две женщины, болтающиеся в чужой, нецивилизованной стране, – это против здравого смысла.

Для Хелен проект звучал соблазнительно. Ведь ее путешествия ограничивались вылазками в город за покупками, а летом – жизнью в Тахое. Жуя ломтик поджаренной ветчины, она слушала Джилла примерно так, как прислушиваются к рокоту волн, набегающих на берег, зная, что шум этот примерно одинаков и будет иногда чуть громче или тише, в зависимости от приливов, отливов и смотря по погоде.

Чаще всего шум поднимался из-за Эми. Потому Хелен слушала по привычке, без всякого интереса. На ее взгляд, Эми была унылым созданьицем, облеченным умом, по мнению брата, и красотой, по мнению мужа, а по сути, не имеющей ни того, ни другого. Хелен тоже часто удивлялась близости между Уильмой и Эми. Но удивлялась совсем другому, чем Джилл: почему волевая и энергичная Уильма тратила столько времени на эту мышку Эми?

Джилл переключил скорость:

– Я по-прежнему считаю, что американское посольство должно было связаться со мной из-за этого несчастного происшествия.

– Почему?

– Эми – моя сестричка-малышка.

– Кроме того, она взрослая женщина и у нее есть муж. Если она требует присмотра, пускай об этом заботится Руперт.

– Руперт не в силах урегулировать некоторые ситуации.

– Урегулировать что? – мягко спросила Хелен.

– Там наверняка надо принять какие-то решения, что-то сделать. Руперт слишком добродушен. А если бы там оказался я, то не стал бы нежничать с этими иностранцами.

– Дорогой, если бы там был ты, именно ты и считался бы иностранцем.

– Ты, наверно, считаешь, что сказала что-то ужасно умное?

– Всего-навсего правду.

– Похоже, ты напала на множество истин в последнее время, – криво усмехнулся Джилл.

– О! Я напала. Кое-какие из них огромны, какие-то – малы.

– Поделись хоть чуточку.

– В другой раз. Ты бы поторопился, если хочешь успеть на Эль-Камино вместо Байшоро. – Она через стол улыбнулась мужу.

Несмотря на ею резкую манеру говорить, она знала, что он добрый человек, гораздо больше, похожий на Эми, чем сам это представляет.

– Ты будешь осторожно вести машину, не так ли, Джилли?

– Я прошу так меня не называть. Это звучит нелепо.

– Ты не споришь, когда тебя так называет Эми...

– Так звали меня в детстве. Она говорит так невольно. И я всегда протестую. Напомни, я скажу ей об этом, когда она вернется домой.

Хелен виду не подала, но внезапно ощутила тошноту, и кофе показался кислым. "Не хочу, чтоб она вернулась домой. Две тысячи милей пролегло между нами. И это так хорошо".

В комнату влетел тринадцатилетний Дэвид. На нем была форма дневной военной школы, которую он посещал.

– Доброго утра всем.

– Что ты сделал со своим лицом? – ахнула Хелен.