Стены вокруг нас

В ее устах это звучало вовсе не комплиментом. Она назвала меня слабачкой, назвала трусихой.

Я шагнула к тележке, однако Джоди меня остановила. Чего они добиваются? Хотят сказать, что я не с ними? Что я чужая? Что мы не вместе против всего мира?

Тем временем Пичес сложила книжки и проверила колеса, одно из них не прокручивалось – тележка с самого начала была с браком, но Пичес об этом не знала. Она пнула его с досады.

– Слушай, Эмбер, ты ни при чем. Просто тут творится столько всего, ты не представляешь.

Почему же, очень хорошо представляю. Им невдомек, что я все время была наготове – присматривалась, прислушивалась, принюхивалась. Мне известно больше, чем кому-либо.

– Можно я возьму свою тележку?

Они молчали.

– Можно я возьму свою тележку?

– Книжки будет развозить Пичес, – пробубнила Джоди. – Так лучше. Она все разузнает и нам расскажет.

– Да, разузнаю и расскажу.

Джоди с усилием развернула тележку, Пичес тут же схватилась за ручку.

Снизу донесся отчаянный рев Кеннеди:

– Мне сказали, что книжки буду возить я!

Никто из нас и ухом не повел. По крайней мере, в этом мы были заодно.

В коридоре раздались шаги охранника. Мы бросились врассыпную. Пичес укатила мою тележку, Джоди метнулась в другую сторону – весьма шустро для такой громилы, и даже Кеннеди встала и поплелась вперед.

Я развернулась и пошла в другую сторону – не в библиотеку, не к Блитт на пост, не во второй корпус. Мне некуда идти. В камере сидит чужачка. Так что я пошла куда глаза глядят. Заставляла себя думать о Флориде. Сперва Кеннеди, а затем Джоди и Пичес отняли у меня все, что имело смысл, и теперь мне нигде нет места.

Проходя мимо лазарета, я услышала голос.

– Эмбер, Эмбер, где ты была? Куда ты? Иди сюда.

На койке возле двери лежала Дамур. У нее в ногах сидели несколько девочек. Дамур, с ног до головы замотанная в бинты, походила на мумию, но говорить у нее получалось, пусть очень хрипло. Из-под бинтов торчали волосы. Когда-то светлые, теперь они напоминали сажу.

Она махнула мне и продолжила:

– Все, что мы сделали, сделаем снова! – Дамур закрыла глаза и повела забинтованной рукой. – Все, что мы видели, увидим три раза. Двери открылись. Откроются еще. Мы побежим. Тебя, Эмбер, схватят три раза. Новая девочка станцует в своей комнате. И Натти пусть не ставит ей подножку. Скажите ей. И плющ, который в окнах. Вы говорите: «Нет, Дамур, не надо!». Три лета, три лета повторится то же самое. А на четвертое – все. И на пятое…

Дамур вещала, будто провидица, а мы слушали, открыв рты. Дикая чушь! Или нет? Три раза, сказала Дамур. Но я будто бы уже слышала, как она говорит об этом. Только бы никто не заметил моей растерянности.

– Что с ней? – спросила я шепотом.

– Молнией ударило, – ответила Крошка Ти.

– Да нет, она на изгородь полезла, и ее электричеством шибануло. Думаешь, из-за него?

Ти пожала плечами.

– Ладно, таблетки получила, так что пойду.

В руках у нее был бумажный стаканчик, который, должно быть, выдала ей медсестра, хотя поблизости никого из сотрудников не было видно. Она швырнула его в мусорку и ушла. За ней потянулись остальные. Мы с Дамур остались вдвоем, как оставались в прежние времена в тесной камере за запертой дверью.

– Ты понимаешь, да, Эмбер?

Я кивнула. Отчасти это было правдой. К тому же я видела кое-что, о чем Дамур понятия не имела.

Я хотела рассказать ей о незнакомке, но тут Дамур пальцем показала на стену и затрясла головой так, что бинты съехали вниз, и под ними показалась обгоревшая кожа. Она закрыла глаза.

Я обернулась, ожидая увидеть белые стены лазарета. Мне думалось, что все происходящее – причуды плавленого мозга Дамур. Как хорошо, если бы так.

Но я увидела корявые цветные надписи. Снова граффити. Опять вездесущая Бриджет Лав, тот-то плюс та-то равно то-то, опять то же жуткое «Покойтесь с миром».

Больше того, выбитые серые блоки зияли в стене, как выщербленные зубы. С потолка сыпалась едкая серая пыль, мелкая и вездесущая. Сквозь выбоины в стенах виднелась заросшая сорняками парковка, на которой не было ни единого автомобиля. Кроны деревьев наплывали на бетонную стену ограды, плющ разросся пышнее прежнего. Природа пыталась поглотить нас без остатка.

Какое значение время имеет для вечности? Есть ли смысл ставить засечки на стенах, отмечая прошедший день?

Я подняла глаза к потолку. Сквозь крошащуюся дыру виден был кусок синего чистого неба. Снаружи стоял прекрасный августовский день.

Я со всех ног бросилась прочь из лазарета.

Стоило убраться подальше от Дамур, как все вернулось на свои места – стены в коридоре были привычно зелеными, как мой комбинезон. Откуда я знаю, что отныне носить мне его веки вечные? Я бежала той же дорогой, шаг в шаг, что бежала когда-то. Все повторяется. Выхода нет.

Пусть мы стараемся забыть о том, что все это уже было, до конца избавиться от навязчивых мыслей не получается.

Мы встретились лицом к лицу

Мы встретились лицом к лицу на пороге камеры – теперь нашей общей. Глаза у нее карие, глубокие. Мои глаза когда-то тоже были карими, но я уже сто лет не смотрелась в нормальное зеркало. Может, они давно поменяли цвет.