Стены вокруг нас

– Это парень… – протянула она, как мне показалось, с надеждой. Тетка обожала любовные истории, лишь бы не между членами нашего тесного кружка.

– Нет, девушка.

– Вот как? – Тетка ждала рассказа, однако Ори молчала. Должно быть, рисунком сказала все, что хотела. – У вас вышел довольно реалистичный портрет, мисс Сперлинг. Спасибо.

Она предложила Ори в следующий раз дать фантазии волю. Тетка любила, когда мы давали волю фантазии. Она понятия не имела, до чего это опасно.

Зато рисунок Шери ей понравился. Шери изобразила дерево на курьих ножках, но с мужской головой, а вместо ресниц торчали лезвия.

На моем рисунке был дом, сложенный из книг. Вместо двери книга и вместо окон книги. И труба тоже закрыта книгой, так что не выбраться. Все задохнутся в угарном дыму. Замурованных внутри отыщут не сразу. Пройдут годы, тела истлеют и превратятся в скелеты, склонившиеся над последней в жизни книгой. Книжная лавина погребает навеки… Я уже говорила, что люблю книжки, да?

Тетка чуть не лопнула от радости – наконец-то я сумела заглянуть в свое подсознание! На будущей неделе мне стоит погрузиться глубже, открыть дверь-книгу и заглянуть, что прячется внутри книжных стен. Ей кажется, что я готова.

Натти, закатив глаза, заявила, что ее рисунок тоже говорит о том, что она готова. Готова к хорошему траху.

Тетка покраснела и залепетала тот же вздор о неподобающем поведении, которым потчевала нас на прошлой неделе.

Однако я не стала отвлекаться на ерунду. Рисунок Ори поглотил мое внимание. Это лицо… В нем что-то таилось.

Нахлынули воспоминания, комната завертелась. (Смутно знакомое лицо, поплывшие стены, голос хипповатой тетки, талдычащий, чтобы мы успокоились, а то она охрану позовет…)

Я узнала лицо.

Я должна была узнать его сразу.

Я рухнула лицом на землю, на этот раз без помощи охранника.

Чужачка, которая пришла сюда, разрушила стены, увидела меня – только меня! – а потом убежала.

Ори нарисовала именно ее. Ори, которой здесь не было. Она ее не видела. Она ее не знала. Да и как бы она узнала? Я ведь никому ничего не рассказывала.

Теперь я вспомнила лицо той девицы. Да, тот же нос, те же глаза и губы. Рисунок передавал все в точности.

Та незнакомка назвала меня другим именем, которое я позабыла, которое я предпочла схоронить в своей памяти за десятком других имен, за жизнью которых я следила. Теперь оно отчетливо всплыло в моей голове. Сорок второе.

Ори.

Она помогла мне подняться с пола. Именно она, а не тетка, которая вообще-то исполняла роль преподавательницы, и не Миссисипи, которая сидела ко мне ближе всех. Ори подняла меня, хотя нам не разрешали касаться друг друга, за это можно и в карцер угодить, если бы вдруг тетка вызверилась и доложила охране.

В глазах у Ори светился вопрос. Я ответила таким же вопрошающим взглядом. Она отступила на шаг назад.

Конечно, Ори не была выдающейся художницей, но глаза ей удались – холодные синие глаза.

Стоп, рисунок же черно-белый. Откуда я знаю, что они синие?

– Садитесь, девочки! – сказала хиппи. На ее ожерелье звякнули колокольчики.

Ори аккуратно сложила и убрала рисунок. Она не стала спрашивать, отчего я упала в обморок. Для разговора у нас вся ночь.

Она взяла рисунок с собой в камеру после всего, что уготовил нам тот день: после сеанса арт-терапии, переклички во дворе, обеда из жидкого морковного пюре с кусочками вроде бы мяса и серой кружки на подносе, после возвращения колонной по одному в корпус – бесконечной унылой дороги – и переклички в холле.

После того как нас закрыли, Ори повернулась ко мне. На ее лице светился тот же вопрос.

– Что случилось? Почему ты упала со стула?

Я молча указала на рисунок, зажатый в ее руке. Говорить ничего не стоило, потому что зажгли свет. Нам предстояло переодеться в пижамы, умыться и лечь в койку, ожидая наступления следующего дня.

Я сомневалась, рассказывать обо всем или нет. Переодевалась я спиной к Ори – не могла наблюдать за тем, как она двигается и дышит. Я знаю, на что способны тела – на предательство и ложь. Разобраться в этом мне помогли те, что остались снаружи.

В мои тринадцать лет у меня были задушевные подруги. Они первыми побежали в полицию и доложили обо всем, в чем я признавалась, когда оставалась у них ночевать, обо всем, что я писала в нашем тайном чате, обо всем, что я поверяла им на самых верхних местах на трибуне, куда мы забирались во время школьных соревнований и тряслись от хохота, наблюдая за дурацкими ужимками группы поддержки. Они признали меня виновной еще до суда.

С того времени у меня не было настоящей подруги. Которая умеет хранить тайны. Которая рискнет угодить в карцер, но поможет встать, если я грохнусь со стула.