К тому же родители были не у всех. Пустота, вот что поджидало тебя снаружи. Старый ключ не подойдет к замку. Придется звонить в дверь и спрашивать разрешения войти. В глазке мелькнет тень. Тень незнакомца; семья давно переехала, не сказав тебе. А может, и тень женщины, которая носила тебя под сердцем девять месяцев, потом мучилась четырнадцать часов перед тем, как ей разрезали живот, да только она теперь горько жалеет о том, что дала тебе жизнь.
Исправительная система могла выпустить нас из своих цепких лап, но ее не волновало, с чем и кем мы столкнемся снаружи.
Мать боролась за то, чтобы меня отпустили? Пока не увижу ее и не услышу, как она сама это скажет, ни за что не поверю.
Сантосуссо отвел меня обратно, должно быть, удивляясь, почему я не скачу от радости. Мы прошли мимо окна, в которое пыталась заглянуть Ори, и там мелькнуло чистое синее небо. Я отвернулась.
Трудно было осознать, что меня вскоре освободят. Меня одну. Я выйду, а все останутся.
Я подумала о моей новой сокамернице. Кто поможет ей пережить первую зиму в тюрьме? Нет, радости я не испытывала.
Сантосуссо повел меня не в камеру, а на уроки, потому что по утрам мы обычно занимались. Он проводил меня до учебного корпуса, и я оказалась один на один с обрушившейся на меня новостью.
И тут я услышала два девичьих голоса. Они не пошли на уроки, а «собрались» и о чем-то разговаривали. А нам не разрешали «собираться», пока шли занятия, – одно из главных правил распорядка.
Я выглянула из-за угла. Там была Ори все еще в оранжевом комбинезоне (скоро ей выдадут несколько зеленых, чтобы она не отличалась от большинства). Глядя на нее, я вспомнила, что скоро уйду. Как ей сообщить? Нас посадили в клетку, дверь скоро откроется, но для меня одной?
Ори разговаривала с Пичес. Нашла с кем. Мы все знали, что Пичес ни с кем не дружила. Она интересовалась другими, только когда у нее покупали то, что она продавала.
Они шептались, прикрывая рты ладонями. Я разобрала только, что Ори спросила:
– Что мне надо сделать?
Ответа я не расслышала.
Пичес прятала свои таблетки между большим и средним пальцем ног. Она свободно ходила мимо охранников, и ее осанка или походка не давала им оснований заподозрить неладное. Однако лето выдалось неудачное. После того как однажды ночью на дверях камер открылись замки, наркотиков на продажу ей с воли не приносили. Если таблеток у Пичес нет, о чем тогда с ней шепчется Ори?
Где-то скрипнула дверь; они отшатнулись друг от друга и разбежались в разные стороны. Я прошмыгнула в класс. Ори вошла вслед за мной и бросила на стол учительнице пропуск, в котором отмечались наши отлучки в туалет.
Мы встретились взглядами. Ее глаза искрились и сверкали. Что же она пыталась скрыть?
Думать о том, что мне предстоит покинуть Ори, стало еще тяжелее. Неужели она подсела на таблетки? Значит, вскоре превратится во вторую Дамур?
Несколько часов спустя Ори вернулась во второй корпус – после обеда где-то задержалась. Я сперва услышала ее и только потом увидела. Раздался рокот колес моей тележки для книг (уж его я узнаю из тысячи). Заднее колесо по-прежнему не крутилось, так что с ней трудно было совладать. Тележку везла Ори, довольно ухмыляясь.
Как это понимать? Ее перевели в библиотеку? Во мне забурлила ярость. Но когда я увидела беспечную улыбку и сияющие глаза Ори, кулаки разжались сами собой.
– Она твоя, – объявила Ори, остановившись в дверях камеры. – Я поговорила с Пичес и охранниками. Тебе вернули книжки.
Разве такое возможно? Однако деревянная тележка, полная книг, вновь в моих руках. «Книжный вор»[19]
, «Дающий»[20], «Цветы на чердаке» и продолжение – «Лепестки на ветру»[21]. Все книжки стояли вперемешку, но я решила, что расставлю их по алфавиту попозже. Вудсон[22], Этвуд[23], де ла Пенья[24], Кристи[25], Альенде[26], Гейман[27], Майерс[28], Зарр[29]. Появился наконец и третий том «Заколдованных»[30], который многие из нас так долго ждали.Вот теперь я по-настоящему обрадовалась. Такой реакции напрасно ждали чиновники, сообщившие о том, что скоро меня освободят. Тогда я ничего не ощутила, зато сейчас меня распирало от счастья.
Я посмотрела на Ори.
– Как…
Ее глаза загадочно сверкнули.
– Как тебе удалось?..
Она покачала головой.
Надо было сказать ей, но я не нашла слов, чтобы объяснить, что тележка с книгами уже ничего не значит. Когда наступит сентябрь, ее перепоручат кому-нибудь другому. Стоило подумать об этом, как внутри шевельнулось предчувствие, которое я тщетно пыталась забыть. По телу поползли мурашки. Вот она, загадка подсознания.
Сентябрь никогда не наступит.
Никто из нас его не увидит.
Я навалилась всем весом на тележку, и минутное затмение прошло.
Ори подмигнула и ушла, сказав, что ей пора идти в сад, ведь настало время общественно полезного труда, а еще пробормотала, что Пичес о чем-то ее попросила.
Я не стала забивать себе этим голову, ведь со мной была тележка.