Стены вокруг нас

Несмотря на все ее успехи – Ори была гибче всех, ее растяжке и подъему мы все завидовали и часами упражнялись, чтобы сравняться с ней, – никто из девочек по-настоящему ее не ненавидел. Ее нельзя было возненавидеть. Как-то она помогла Челси искать ключи и задержалась на целый час после занятий. Старшие ее тоже обожали, она была их любимицей. Принимая душ после репетиции, Ори случайно услышала, как одна из них жаловалась, что ей пришлось сделать аборт. И Ори даже мне не назвала имя этой девушки. Она бы ни за что не выдала чужой секрет. Преданность – в этом вся Ори.

И она была предана в первую очередь мне.

Мы сговорились улучить минутку и залезть к Рейчел с Гэрмони в телефоны, чтобы удалить те фотки. Надо было выяснить пароли от телефонов, потому что сами они нам бы их не сказали. Значит, следовало их обмануть или пригрозить чем-нибудь. Вот только мы ничего не могли придумать, и эти мысли не отпускали меня до начала генеральной репетиции.

Между номерами Ори нашла меня за кулисами, чтобы предупредить:

– Я слышала, они что-то затевают, но они сразу замолчали, когда меня заметили.

Меня охватила паника. Я подумала о гадкой фотке. Вдруг они подстроят, чтобы она через прожектор высветилась на всю сцену? И я сама выписываю пируэты на этом фоне, ни о чем не подозревая. Поднимаю ручки, бью ножкой и ничегошеньки не подозреваю. А зрители раскроют рты. Моя мать среди публики спрячет лицо в программку, отец закроет глаза.

На генеральных репетициях всегда выплывают неожиданные проблемы. К примеру, режиссер понимает, что хореография слишком сложна для театральной сцены, и бросается перекраивать постановку. Ни один спектакль не показывали на сцене в том виде, в каком он задумывался. Балет – живой организм, а не застывшая в янтаре муха. Он дышит, он меняется, он живет.

А я забывала о жизни ради балета.

Гэрмони с Рейчел вели себя как ни в чем не бывало. Мы репетировали на сцене, все шло хорошо, в сцене с танцующими царевнами мисс Уиллоу поставила меня в центр.

Я была настороже. Могло случиться все что угодно. Рейчел могла запустить в меня поролоновым яблоком, которыми мы перебрасывались в заколдованном саду. Гэрмони, изображающая тринадцатую царевну, которая украла сердце Иван-царевича после того, как тот хотел похитить Жар-птицу, могла сдвинуться на пару сантиметров во время арабеска[39] и зарядить мне ногой прямо в глаз.

Но мы прогнали спектакль один раз, второй – и ничего. Пока мисс Уиллоу сидела в зале, отдавала последние распоряжения и даже пару раз улыбнулась, те двое вели себя как паиньки.

Ори станцевала соло, спутав все шаги. Она добавляла движения, вращалась там, где не надо. Улыбка сползла с лица мисс Уиллоу, однако одергивать Ори или кричать она не стала. Просто смотрела на сцену, а Ори постепенно вошла в образ, и то, что происходило, было похоже на чистое волшебство.

Я смотрела на нее во все глаза, а потом полезла в рюкзак, чтобы достать кусочек сыра. Наверное, я расслабилась и потеряла бдительность.

Записка лежала в одном из пуантов. Коди звал меня встретиться во время перерыва на заднем дворе.

Я ушла, не сказав Ори. У нее свои дела. Она блистает на сцене, а я стою за кулисами, отчаянно пытаясь сохранить чувство собственного достоинства.

Рюкзак я захватила с собой. Многие из балерин бегали в туннель-курилку за мусорным баком, по-быстрому делали пару затяжек, брызгались духами и залетали обратно, говоря, что выходили подышать свежим воздухом.

Вход в туннель зарос ветками. Я отвела их в сторону и скользнула внутрь.

Они успели переодеться в купальники.

– О, привет, Ви! – воскликнула Рейчел, задирая вверх ногу, якобы растягиваясь. – Ищешь кого?

– Нет, никого, – брякнула я.

Наверное, все было написано у меня на лице.

– Она не догадалась, – по-змеиному ухмыльнулась Гэрмони.

При других Гэрмони всегда говорила обо мне в третьем лице, хотя легко могла обратиться ко мне напрямую.

– Решила, что он действительно написал ей записочку, – вторила Рейчел. – Не знает, что он не будет танцевать в спектакле.

– Почему? – спросила я.

– Кто его разберет, – покачала головой Рейчел.

– Наверное, стесняется в колготках выступать, – предположила Гэрмони. – Лучше бы постеснялся с этой зажигать. – Она брезгливо указала на меня.

Обе наигранно передернулись. Гэрмони с вульгарным видом потыкала в щеку языком, а затем они отвернулись от меня и продолжили разговор как ни в чем не бывало, будто я не стояла в паре дюймов от них на пятачке размером с тюремную камеру. Как это все досадно, утомительно, не нужно! Они так и будут меня донимать на оставшихся репетициях? Или приберегли контрольный выстрел для субботнего спектакля, собираются показать всем ту фотку и растоптать меня в шаге от свободы?

Надо было развернуться и уйти, но я словно корни пустила в землю. Мне не хотелось покидать поле боя и оставлять их победительницами.

В вечерних сумерках в полумраке зарослей туннеля разыгрывался другой спектакль, только в нем не танцевали.

– Гэрмони! – сказала я.

Та продолжала нашептывать что-то на ухо Рейчел, прикрыв рот рукой.

– Рейчел! – сказала я.