Стены вокруг нас

Я бы заплакала, если бы умела плакать, как все нормальные люди. Тогда во мне бушевали эмоции, сейчас мне трудно отыскать их в себе. Хотя мне до сих пор больно, если вспоминаю о случившемся. Я по-прежнему злюсь на себя – что дала волю Коди, и поэтому нас застукали, что во мне взыграли дурацкие гормоны, что по глупости решила, будто мне нравится мальчик, и даже если он мне на самом деле не нравился, мне хотелось нравиться ему, чтобы и у меня был парень, как у Ори. Меня до сих пор слепит та вспышка. Она отразилась в зеркалах тысячью других. А может, их и была тысяча, откуда мне знать. Я все ждала сообщения с незнакомого номера, а в нем фотографию или хуже того – видео со звуком. И что все меня узна́ют – и родители, и одноклассники, и мисс Уиллоу. Я столько лет была балериной, танцовщицей, но все забудут об этом и станут звать меня шлюхой, хотя я сделала это всего лишь один раз.

Мы с Ори сидели у меня в спальне и по очереди отхлебывали из бутылки «Бакарди». Я орала как бешеная, однако мои родители не то что не поднялись наверх спросить, что случилось, но даже не позвонили. Если бы я зарубила там топором десять человек, они бы и ухом не повели, пока трупы не начали разлагаться.

– Хочу, чтобы они умерли в муках!

– Кто? Все они? Коди тоже?

– При чем тут Коди? Он всего-навсего парень. К тому же футболист. Что с него взять?.. Нет, Рейчел и Гэрмони.

Ори кивнула. За все время нашей дружбы она пережила множество моих истерик, причиной которых были эти двое. Она давно перестала их оправдывать, выдумывать им детские травмы, из-за которых они вели себя как последние дряни, чтобы придать им хотя бы получеловеческий облик. Обычно она молча слушала мою ругань. Но в тот вечер она стала задавать вопросы.

Помню розовое покрывало на кровати, розовые занавески. Помню, как я сползла с кровати на розовый пушистый ковер, и на меня вновь нахлынула тяжесть, как после того когда Коди, Рейчел и Гэрмони ушли из репетиционного зала, захлопнули за собой дверь и погасили свет. Такая свинцовая тяжесть, которую нельзя испытывать танцовщикам.

Ори сползла ко мне, села рядом, поджав ноги, и взяла меня за руку.

– Ты думаешь, они что-то сделают с этими фотографиями?

– Конечно, сделают! Не знаю точно, что именно, но сделают наверняка.

– А почему ты пошла с этим Коди? Я даже не знала, что он тебе нравится.

– У тебя есть Майлз.

– И что с того?

– И ничего!

Я сжала кулаки. Рейчел и Гэрмони не шли из головы.

– Хочу пытать их раскаленным утюгом! Отрезать им уши и послать по почте маме с папой! Отпилить ступни, и пусть танцуют всю ночь! Повесить и смотреть, как они задыхаются, и делать фотки!

– Ладно, ты напилась.

Она не понимала. Конечно, ее ведь они не трогали. Не следили за ней с телефоном в руках, чтобы застать в неподходящий момент. Не звали мешком с дерьмом и троллихой, не говорили, что она танцует как корова на льду. Никогда не окунали в унитаз ее рюкзак, не посыпали сбритыми лобковыми волосами блеск для губ. Не говорили, что ее и на пушечный выстрел не подпустят к труппе нью-йоркского балета, а они, может быть, помашут ручкой со сцены, если, конечно, вспомнят о ней, когда станут знаменитыми.

– Взять бы его…

Я вынула из рюкзака канцелярский нож, которым подрезала пуанты, и взмахнула им в воздухе. Однако нож был острый, а колпачок потерялся, так что я сунула его обратно от греха подальше, забыв, что хотела сказать.

Ори притихла – никогда ее такой не видела – и смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

– И что? Почему ты его в ящик не положишь? Спрячь куда-нибудь.

– Лица им порежу, вот что! – Я сбавила тон, потому что вдруг испугалась самой себя.

Остаток вечера мы так и пролежали на плюшевом ковре. Я говорила гадости, Ори слушала. Мы даже не стали прятать остатки «Бакарди». Вряд ли родители поднялись бы наверх, чтобы проверить. чем мы заняты.

И тут о стекло звякнул камушек с посыпанной гравием садовой дорожки. Я закатила глаза, но подняться не рискнула – слишком много рома плескалось внутри.

– Пойду скажу, чтобы он домой шел. – Ори встала, дыхнула в ладошку проверить, сильно ли от нее пахнет алкоголем, и открыла окно.

Я слышала, как она шикнула на Майлза, а он что-то прошептал ей в ответ. Меня тошнило от всех этих телячьих нежностей. Он не сказал ей «До скорого!», не оставил одну в темной комнате, скрюченной на полу. Майлз с Ори встречались уже полгода. И занимались сексом. И он не бросил ее после этого. Наоборот, признался, что любит, хотя она не смогла сказать то же в ответ.

Я снова стала думать о спектакле и о том, что произошло. Не знаю, что задело меня больше. То, что мисс Уиллоу сочла меня недостойной нормальной роли, или то, что эти трое со мной сотворили. Да, и Коди тоже. Они сплавились в моем воспаленном мозгу так, что не разделить. Мне просто хотелось быть для кого-то важной. Иметь значение. Чтобы от меня не могли отвести глаз, любовались изгибами моего тела, смотрели сияющим взглядом.

Как Майлз смотрел на Ори.