Стены вокруг нас

Я не смогла бы заставить себя сказать ни ей, ни кому-либо из девочек.

Шли дни. Женщина, благодаря которой меня скоро освободят – моя мать, – так и не написала. Мысль о том, что выйду в никуда, петлей затягивала шею. Я слишком привыкла ко всему, что окружало меня в тюрьме.

В следующий день для посещений я даже встала в очередь.

Дверь охраняла Блитт. Пробежав пальцем по списку, она качнула головой.

– К тебе никого.

– Может, она пришла и ждет там без…

– В списке ее нет!

Конечно, мама не поехала бы в такую даль. Первые слова, которые мы скажем друг другу спустя три года, один месяц и кто-его-знает сколько дней, прозвучат при встрече наедине, не здесь, не в тюремных стенах. Что ж, если она не приехала, то и я не воспользуюсь правом на звонок, не стану набирать домашний номер и не повешу трубку, едва услышав ее голос, не стану пытаться определить по одному его звуку, ненавидит ли она меня по-прежнему.

За зеленой стеной слышались голоса гостей – чужих легко узнать, потому что они говорят слишком громко, слишком поспешно. Смеются невпопад. Чересчур стараются. Рассказывают о посторонних вещах – ходили в кино или на концерт, купили в магазине новую одежду. Я заглянула в комнату через зарешеченное окошко, испещренное царапинами – их оставили девочки, которые томились в ожидании посетителей.

Вот Лола проталкивается к своим, за ней спешит Мак – на глазах у нее слезы, хотя семья приходит навестить ее каждую неделю; они зовут ее Маккензи. Даже к Кеннеди пришли – женщина с коротко стриженными волосами. Должно быть, знала о дурной привычке Кеннеди и не хотела вводить ее в искушение. Интересно, кто она: мать, старшая сестра, бывшая надзирательница, любовница, духовная наставница, тетя? Посетительница спросила про еще заметный синяк под глазом. Кеннеди солгала точь-в-точь так же, как солгала однажды моя мать, – поскользнулась в ванной. Лола добралась до стола, за которым ее ждали, и села, выдавив слабую улыбку.

И тут мои глаза наткнулись на Ори.

Напротив нее, сгорбившись, сидел парень, волосы падали ему на глаза. Они держались под столом за руки, прячась от бдительного взора охранника, стоявшего неподалеку. Значит, Майлз все-таки приехал.

Мне захотелось садануть кулаком в стекло, пускай оно небьющееся. Ори не говорила, что он получил разрешение на свидание. Она вообще старалась не упоминать о нем при мне – будто хотела развести нас по сторонам. Вот бы треснуть его по спине как следует, чтобы выпрямился, и крикнуть, пусть он волосы откинет со лба. Хотелось заглянуть ему в глаза, увидеть, сколько он знает о ней. Столько же, сколько я? Однако на пороге комнаты свиданий неколебимой каменной глыбой стояла Блитт.

Пусть они спрятали руки под стол, я все равно будто чувствовала, как сплелись их пальцы, как вспотели ладони – все было написано на лицах. Он пытался ее в чем-то убедить. Она трясла головой.

Какой-то мужчина – папа или отчим парня? – подошел к столу с пачкой чипсов из автомата. Ори потянулась было за чипсами, но мужчина бросил упаковку Майлзу. Тот зачерпнул из пакета полную пригоршню чипсов и протянул их Ори. Никогда в жизни никто не делился со мной чипсами из автомата.

Не знаю, любовь это была или нет, но и остальные повернули головы в их сторону.

После я спросила, о чем они разговаривали.

Ори не удивилась, не стала расспрашивать, как я узнала о встрече.

– Я сказала, что не буду подавать на апелляцию. Чтобы он перестал на меня давить и жил своей жизнью.

– Почему?.. – В общем-то я была согласна с Майлзом.

Мы сидели в камере, дверь еще не заперли на ночь. В коридоре послышались шаги. На пороге нарисовался Сантосуссо. Он улыбался во весь рот – зачем? Лучше бы…

– Эмбер! Тебе назначили дату.

Я босиком прошлепала к двери, где в пластиковой тубе лежали мои тапочки, а рядом на стене висела табличка с моим номером. Все во втором корпусе замерли, прислушиваясь. Миссисипи (девяносто три дня до конца срока), которая качала пресс возле стены, остановилась. Рука Джоди (двести дней до конца срока) застыла над колодой карт.

Они знали.

А Ори нет. Стоя к ней спиной, я все равно чувствовала, что у нее в голове вертится куча вопросов.

Сантосуссо сообщил дату моего освобождения. Это случится в сентябре, как и обещали. Никто из девочек не проронил ни слова.

– Готовься! – Сантосуссо махнул рукой на зеленые стены, на двери с решетками, прикрученные к полу столы, неподъемные стулья. – Скоро все это останется позади.

Я не могу поверить.

Сантосуссо ушел, ко мне потянулись остальные. Поздравляли, желали удачи. Велели писать письма, хотя прекрасно знали, что писать я не буду. Просили передать весточку друзьям. Съесть сочный бургер в ближайшей забегаловке, думая о них.

Ори молчала, пока все они не ушли.

– Значит, тебя отпускают?

Мое плечо судорожно дернулось.

– Уже на следующей неделе?

– Через десять дней. Да, на следующей неделе.

Меня замутило, я чуть было не бросилась к унитазу, чтобы извергнуть сегодняшний обед.

– И давно ты об этом знаешь?

– Не очень. Я все собиралась тебе сказать…

– Ты это заслужила.

Как же она ошибалась.