Степь. Кровь первая. Арии (СИ)

Несмотря на то, что отъезд Индры сделал её относительно свободной, это свобода превратилась в сущее наказание. Поначалу, она отсыпалась, а потом наступило безделье. Она просто не хотела себя чем-либо занимать, после чего наступила вторая часть безделья - она уже даже и не знала, чем себя можно занять. Зорька шаталась по логову, в лес, что был вокруг её не пускали, за пределы леса, тем более. Хабарка с Онежкой в отличии от неё наоборот были все в делах и заботах и им даже поболтать с Зорькой некогда было. Они были заняты заготовками на зиму из того, что малышня таскала из лесов и лугов. В помощь Зорьку не звали, она не напрашивалась, но в конце концов она всё же к ним пристроилась и с отрешённым от всего видом начала помогать. Затем втянулась. Настроение ей это не подняло, разговоры с бабами не поддерживала, но за делом хоть время полетело быстрее. И то хорошо.

Индра вернулся какой-то странный. Зорька не могла эту странность объяснить. От расспросов уклонялся, всё отправляя на потом. Поначалу она думала, что он просто устал с дороги. В первую ночь муж был с ней мил, как и прежде бывало и у неё от души как-то отлегло, но на утро он стал совсем замкнутым, хмурым и даже грубым каким-то, как в первый день пребывания её в логове. Она старалась не лезть под руку и не докучать расспросами, хотя чувствовала, что что-то гложет его изнутри, какие-то мысли, ни то нехорошие, ни то неразрешимые. Со временем она совсем перестала его интересовать и это сильно обижало. Она тут извелась без него, а он...

Они.

Клип восемнадцатый.

Голубава с Хохотушкой.

Почти сразу после появления Елейки в лесном поселении Данава покинул девичий лагерь, выпросив у Неважны её походный шатёр, предложив взамен пожить пока в его, почти достроенном большом. Неважне не очень хотелось расставаться с привычным жильём, но подумав, решила, что пока с ним ходить не куда и вообще, пора бы себе новый делать, ещё лучше, поэтому отдала его колдуну без особых уговоров. Тот направился к Ладу, от него должен был пройти ещё к одному своему знакомому, а после наведаться в логово врага. Очень уж ему хотелось набраться новостей, тем более зная, что девки его рода там прижились в качестве жён, притом самых значимых нелюдей люто ненавистного обиталища. Прикинув свой путь, колдун собирался вернуться к первому снегу, до того, как волки встанут на походную тропу. Но он не вернулся ни к первому снегу, ни ко второму и ни к третьему. Появился он спустя почти луну. Вообще без каких-либо вестей, но привёл с собой двух коровьих беглянок. Бабу двадцати восьми лет и бабу девятнадцати с восьмимесячным мальчонком на руках.

Воровайка подняла тревогу загодя. Оставив Злюку на привязи, девки под руководством Данухи осторожно двинулись за сорокой, которая вела их чуть ли не в обратную сторону от старого баймака, куда-то в глубь леса. Пробирались медленно, осторожно, то и дело всматриваясь в голый лес и когда у Воровайки кончилось терпение и она, бросив их всех "к удам собачим", ринулась вперёд, Дануха остановилась, показывая девкам, что шли по бокам, тоже замереть. Она прикрыла глаза, шумно понюхала воздух в направлении улетевшей птицы.

- Далеко и ветер поперёк, - сделала она не радостное заключение, - не могу учуять.

- Дайка я, - вышла вперёд Неважна и выстрелив высоко в небо стрелкой, замерла.

Постепенно на её лице расцвела улыбка. Она резко кивнула и все поняли, что стрелка воткнулась в цель. После чего радостно завизжала, указывая рукой в глубь леса.

- Там Данава идёт и с ним две бабы. Они почему-то тащат по снегу мой шатёр, как мешок.

И тут же все втроём сорвались с места на бег.

Худые, голодные, замёрзшие, особенно бабы в своих травяных рубахах, вдрызг изорванными узкими подолами, правда в шкурных накидках без рукавов, но длинных, закрывающих задницы и кожаных сапожках на ногах. Ребёнка, чтоб не замёрз, тащили по снегу в походном шатре, как в мешке.

Дануха нагрела свой шатёр, превратив его внутри, чуть ли не в баню. Всех отогрели, обсушили, накормили. Новенькие хоть и старались не показывать виду, но вели себя настороженно, внимательно разглядывая каждую поселенку. Молодая, которую кликали Хохотушка, вовсе не оправдывала своей клички. Сидела напряжённая, постоянно прижимая к себе малютку. Старшую звали Голубава. Она выглядела намного старше своих двадцати восьми и лицом, и телом, особенно головой. Она была совсем седая. Сидела молча, насупившись, уйдя в какие-то свои мысли и никак не желая от них отвлекаться. Да и спрашивать по началу их никто не спрашивал, так как постоянно говорил только Данава.