Степан Халтурин

— Ты что это, Сергеич, уж не от полиции ли бежишь, так у нас убежище не дюже надежное, — в голосе Халтурина слышалась ласковая насмешка и в то же время серьезность, но она, видимо, сохранилась от только что оборвавшегося разговора.

— Так вы все знаете…

— Что все?

— О взрыве на патронном.

Халтурин переглянулся с Петерсоном и Хохловым, потом, подойдя к Русанову, начал расстегивать на нем пальто.

— Садись, Сергеич, отдохни малость да нос с ушами рукавицей разотри, никак отморозил. А на заводе мы уже побывали…

За внешней сдержанностью Халтурина и его нарочито ироническими словами чувствовалось горе, горе человека, которому близки те несчастные, что сгорели на патронном или метались в страшных муках на койках Тучковско-Мариинской больницы. Когда Русанов разделся и присел к печке, отогревая озябшие руки и колени, прерванный его приходом разговор возобновился.

— Ты, Степан, и не вздумай снова в больницу заявиться, тебя там заприметили.

— Кто заприметил?

— Да тот доктор, которого ты чуть не пришиб.

Степан встал и привычно зашагал по комнате из угла в угол. Остановился, потрогал на столе краюху хлеба, потом подошел к окну и, не оборачиваясь, заговорил:

— Долго ли еще будем терпеть мы подобные издевательства? Кто поручится за то, что кого-нибудь из нас завтра же не постигнет такое же несчастье? А что будет с женами и детьми погибших? Говорите, им дадут по сорок рублей. Ужели жизнь рабочего стоит только сорок рублей, сорок рублей «за штуку»? Злая насмешка! Нет, кровь убитых братьев наших взывает к нам, живым. Мы должны ответить на эти издевательства господ-капиталистов, дать почувствовать, что теперь за рабочего будет кому заступиться.

Халтурин резко обернулся, уронив с подоконника несколько книг.

— Нужно прокламацию отпечатать да похороны такие устроить, чтобы весь рабочий люд к нам душой, сердцем потянулся.

Русанов поднялся со стула.

— Степан Николаевич, а ведь верно, прокламацию можно у радикалов в Вольной типографии отпечатать, а на похороны наших интеллигентов пригласить.

Халтурин уже не размышлял. Подсев к столу, он что-то быстро писал.

— Алексей, я тут главное записал, беги к своим кружковцам с завода, напишите прокламацию. С бунтарями я свяжусь сам.

Русанов стал быстро одеваться.

— Сергеич, а ты куда ж это?

— К Мурашкинцеву, он хоть и лаврист, но может предупредить бунтарей. Ты только скажи, когда и где хоронить убитых будут?

— Девятого их похоронят на Смоленском кладбище. Но ты, того, иди домой, Сергеич, что-то вид у тебя нехороший, не захворал бы, а с бунтарями я сам поговорю сегодня же.

Когда ушел и Петерсон, Халтурин вместе с Хохловым поспешили на конспиративную квартиру, которую содержал Михаил Родионович Попов. Адрес был им известен, но условных сигналов они не знали. Долго стучались в дверь. Никто не открывал. Наконец чей-то заспанный голос спросил:

— Кто там?

— Откройте, не бойтесь, мы рабочие с патронного завода.

Дверь приоткрылась, и Халтурин увидел встревоженное, но ничуть не заспанное лицо Попова.

— Напугали, подняли тарарам на весь дом. Ну, входите скорей. Что у вас стряслось?

Халтурин и Хохлов вошли. В комнате горела сильная керосиновая лампа, прикрытая сверху темным абажуром из жести. На столе шумел самовар и стояло два стакана недопитого чая. Халтурин толкнул в бок Хохлова и прошептал:

— Спрятал кого-то, видишь, за столом сидело двое.

Хохлов рассмеялся.

В это время из передней в комнату вошел Попов, а за ним и оратор, выступавший в день Казанской демонстрации. Крепко пожимая руку Плеханову, Степан Николаевич разглядывал «Жоржа», «Оратора», как именовали его между собой землевольцы.

Плеханову шел двадцать первый год. Это был статный человек с умными темными глазами, длинными, зачесанными назад густыми космами темных же волос и короткой черноватой, слегка отливающей в рыжий цвет бородкой.

— Степан Николаевич, — начал после взаимных приветствий Плеханов. — Как это могло случиться, что мы с вами до сих пор не познакомились?

— И не говорите, Георгий Валентинович, ведь я был с вами в одной комнате, когда Зайчневский и Хазов спорили по поводу демонстрации шестого декабря. Да и у Казанского мы дрались вместе. А вот руку вашу впервой пожать пришлось.

— Ничего, Степан Николаевич, наверстаем упущенное. Но что случилось?

— О взрыве на патронном вы слыхали?

— Да, Михаила Родионовича предупредили рабочие. А что?

— Думается мне, что демонстрацию надобно организовать, когда хоронить убитых будут. Рабочие придут, уж очень они на начальство злы за этот случай.

— А когда хоронить будут?

— Девятого, уже завтра, — Халтурин взглянул на стенные часы, показывавшие половину первого ночи.

— Эх, времени мало, один день, успеем ли оповестить наших?

— Надобно успеть, Георгий Валентинович.

— Как, Михаил Родионович, ты смотришь на это?

— Ты лучше спроси, что Степан Николаевич своим приятелям-лавристам скажет, ведь демонстрация как-никак политическое действие? — Попов выжидающе посмотрел на Халтурина.