Степан Разин (Книга 1)

– Ты, Тимофейка, садись да молчи! – в первый раз вмешавшись, остановил Сергей. – Слышь, Стяпан Тимофеич, – обратился он к атаману, – нам мужиков бросать не лады! Надо послать к мужикам есаулов.

– Тебя, что ли? – резко спросил Разин.

– А что ж не меня? Возьму полсотни ребят, под Паншин сгоняю на лошадях, челны переволочь пособлю да сведу на низовья, а там тебя в море нагоним...

– Хошь атаманом стать?

– А чего ж мне не стать?! Ты не примешь к себе – и сам ватаманить учну!.. Ну-ну, ты не серчай, помиримся! – сказал Сергей, заметив, что Разин ревниво нахмурился. – Ты, Стяпан, сам почуй: мужик на тебя – как на бога, а ты от них рыло воротишь! Их там перебьют, а мы перед богом ведь станем в ответе...

– Ну, черт с тобой, убирайся! – сказал Степан. – А повесят – себе пеняй. Ждать не станем!

– Да, Стяпанка, да ты не жди! Пошто нас дожидать?! Мы и сами к тебе поспеем! – горячо уверял Сергей. – Нам бы только, не мешкав, пуститься, пока караваны с Москвы не идут!..

– Вишь ты, Кошачьи Усы, кую смуту в моих есаулах сеешь! – сказал Разин Тимошке и потянул его за ухо...

Яицкий городок кипел сборами.

Каждый день спускали в воду готовые, заново просмоленные и оснащенные суда, и тотчас в них начинали возить сушеную рыбу, пресную воду, порох, свинец, ядра, устанавливать фальконеты.

По всему городку хозяйки топили печи, пекли хлеба, резали их на малые жеребья и сажали на ночь обратно в печки – сушить сухари для походов. Мешки сухарей возами возили к стругам.

Конники готовились расставаться с конями; пешие, сухопутные люди, многие с робостью, покидали твердую землю, чтобы надолго отдаться причудам воды и ветра...

Донские, волжские, астраханские и местные яицкие рыбаки стали среди казаков в чести больше всех других. Они умели справляться с волной и ветром, иные из них не раз возвращались с моря, куда бывали занесены бурей, знали отмели, острова и глуби. Они учили разинцев разным морским наукам.

– Узел бывает «бабий» – глухой, а то растяжной – «прямой» узел, тот больше для снасти идет, – поучал рыбак, исплававший все Каспийское море, побывавший в плену и в работе у персов и ухитрившийся бежать. – Ино дело «петельный» узел – тот вяжется репейком, вот эдак... Гляди, голова, гляди... «того долюшка на море зла, кто не может связать узла!..» А то узелок захлестом, вот эдак, смотри... Ну, сам завяжи, а я теперь погляжу, как оно у тебя ныне выйдет...

Иные учили грести веслами, когда судно идет «снаветру» – на откос, и «сподветру» – в кручу волны.

В каждом струге разделяли гребцов на загребных, рядовых и крючных, учили владеть кормовым веслом, травить и вытаскивать якоря, латать паруса и накидывать свальные крючья, цепляясь в бою за края вражеских кораблей...

Атаманы решились идти в шаховы земли «за зипуном», разжиться добычей и грянуть толпою на Дон, разгонять домовитую старшину.

Все было почти готово к отплытию. Три тысячи человек сбирались в путь по морским волнам. Но на грех в последние дни в устье Яика разыгрался супротивный морской «нагон». Нагоняя в реку соленой воды до самого городка, он вздымал высокие пенные гребни и устрашал новичков.

– Постой, Тимофеич, лобач уляжется – тогда и пойдем, а может, и поветерь дунет, то славно бы плыть! – уговаривали бывалые каспийские рыболовы.

Но противняк не хотел успокоиться и дул неделю подряд.

Сергей Кривой вышел с сотнею конных к Камышину, чтобы там перейти через Волгу к мужицкому стану у Паншина-городка. Каждый из казаков Сергея взял по две стрелецкие пищали, кроме своих коротких мушкетов.

И вдруг от Сергея примчал вестовой казак. Кривой сообщал, что встретил в степи дозор воеводской рати, которая движется к Яику. Стрелецкий дозор сдался Сергею и рассказал воеводский замысел: окружить городок и с суши и от морских островов.

Не дождавшись попутного ветра, разинцы сели в струги и, на веслах покинув устье, вышли в бурные воды косматого и седого Каспийского моря...

Казацкая присуха

В первое время бабка не требовала, чтобы стрелецкая вдова ей помогала в корчемных делах, жалела ее во вдовстве. Но минуло полгода, и установленный срок печали, на бабкин взгляд, кончился. Старая корчемщица попросту приступила к Марье:

– Хоть бы вышла к гостям разочек да доброе слово сказала! Кручиной себя загубишь, и мне убыток... Я в гроб гляжу. Как одной-то во всем справляться? А гостю много ли надо! Ты чарку пригубишь, взглядом его подаришь – он и снова за чарку возьмется: и ты попользовалась винцом, и старухе доходу! Выйди, выйди к гостям-то! – не раз звала корчемщица.

Маша не шла.