Степан Разин. Книга первая

— Перво — струги, — возразил Степан, внезапно приняв вид расчетливого купца, пригнув один палец. — Без стругов нам не пешим по Волге идти. Доплывем до Царицына, тут и струги оставим — по суше на Дон не потянем. Другое — ясырь, — продолжал атаман, заложив другой палец. — Казаки его с бою брали. Богатые кизилбашцы у нас в полону. Купцы есть, есть два воеводы да княжна персиянская молодая. За тот ясырь казацкая кровь пролита, а я, атаман, тому ясырю не хозяин. Мы за них своих казаков возьмем в выкуп. Нельзя казаков беднить ясырем… Третье — пушки. Сколь можем пушек отдать, и столь отдаем, а как нам идти без пушек степями? Нападут татары, пограбят…

— Как хошь, атаман, а разбойников с пушками я по Руси гулять не пущу, — решительно оборвал Прозоровский.

Разин озлился. Купеческий тон его отлетел, словно не был.

— Нас и шах не хотел-то пустить гулять по Персиде! — окрысился Разин, но вдруг усмехнулся. — А мы умолять тебя станем, боярин. Мыслю, не так-то ты жесток сердцем!

— Дерзок, казак! — легко остановил Прозоровский. — Выше своей головы ладишь мыслить! А ты знай да помни одно: нерушимо царское слово! Надумаешь все, как государь указал, отдать, то пойдешь на Дон, а нет — погости у нас: Астрахань — город славный!

— Ин погостим! — с нарочитой беспечностью ответил Степан. — Нам тоже город по нраву, да чаяли, что воевода не схочет простым казакам дать в городе пристань… А нам-то что! Чем не житье? На Волге шатры раскинем… Прощайте покуда, бояре! — коротко оборвал Степан, выходя из палаты.

Есаулы шумно потянулись за ним. На площади народ встретил их криками радости.

Степан не успел пересечь площадь, как воеводский посланец — стрелец догнал его.

— Воевода Семен Иваныч князь, Львов зовет тебя, Степан Тимофеич, ужо хлеба-соли откушать, — с поклоном сказал стрелец.

— Чегой-то идти медведю на псарню?! — громко заметил Сергей Кривой. — Не дорого и возьмут воеводы его извести отравой! Скажи там своим…

— Скажи — приду! Пироги бы пекли, — коротко бросил Степан, перебив Кривого.

— Тимофеич, неужто польстишься на воеводский харч? Сам шею в петлю? — воскликнул Наумов. — Не пустят тебя казаки!

Степан засмеялся.

— Али худ головой воевода и силы такой не видит? — спросил он, указав на многотысячную толпу астраханцев. — Хоть дорого ценят бояре казачью башку, а своя на плечах-то им все же милей!

Народ провожал Степана от Приказной палаты назад на струги. В толпе кричали ему здравье.

Разин останавливался на пути, расспрашивая астраханцев об их нуждах, а его есаулы, по щедрости и от сердца, раздавали деньги тем из толпы, кто был больше оборван и изможден.

Разинцы жадно вызнавали у горожан, что творится в родной земле, в которой не были они больше года.

Наумов, не слушая возражений Степана и видя, что он пойдет к воеводе «отведывать хлеба-соли», подтолкнул Сергея Кривого, И вот тихомолком от Разина, говоря с астраханцами, Кривой и Наумов их зазывали:

— Ваш воевода Степана Тимофеича звал на ужин, а батька не хочет без вас. Валите вы все во двор к воеводе…

— Не смеем мы к воеводе, честной есаул! — возразил посадский бедняк.

— Кто больше-то: воевода аль ваш атаман? — спросил Наумов.

— Воеводы по всем городам, а Степан Тимофеич один на всю Русь! — бойко крикнул мальчишеский голос.

Наумов засмеялся.

— Иди-ка сюда, — поманил он мальчишку.

Босоногий веселый курносый парнишка лет тринадцати вылез вперед.

— Ты чей? — спросил есаул.

— Звонаря от Миколы, Федька, — готовно ответил курносый.

— Звонить-то любишь?

— А то! В пасху с утра и до ночи!

— Красным-то звоном! Я тоже, бывало, любил, когда был босоногим, — сказал есаул. — Так, слышь-ка, Федюнька, беги по торгам, по церквам, к кабакам — повсюду звони, зови народ: мол, Степан Тимофеич велел приходить к воеводе Львову, его хлеба-соли покушать…

— И я побегу! — подхватил второй парнишка, вынырнув из толпы.

— Что ж, и ты беги тоже.

— С дубьем? — неожиданно спросил Федька.

— Чегой-то — с дубьем? — переспросил Наумов.

— К воеводскому дому с дубьем идти хлеба-соли откушать?

— А ты прыток, Федюнька! — заметил, смеясь, Еремеев. — Нет, с дубьем ныне рано…

— И то, я гляжу, с дубьем бы — к тому воеводе, с большой бородищей! — сказал второй паренек.

— К Прозоровскому, — подсказали в толпе.

Мальчишка кивнул.

— Ага, вот к нему бы, к тому, и с дубьем. А Львов Семен — только бражник, не злой…

— Ну, гайда! — послал Наумов.

Мальчишки помчались.

Возле разинского каравана, у волжской пристани, толпа не рассеивалась до самого вечера. Иные из астраханцев успели побывать на казачьих стругах и от того почитали себя счастливыми. Догадливые бежали в кабаки и тащили вино на струги. За услуги разинцы кидали им пригоршни серебра. Сюда волокли поросят, барашков, гусей, катили пиво, бузу…

Воеводский гость

Двое казачьих есаулов постучались в двери воеводского товарища. Отставной стрелец без одной руки, бывший у Львова вместо дворецкого, отпер сени.

— Спрошает наш атаман, каким обычаем станет его принимать воевода. Чести бы не уронить атаманской.