Степан Разин. Книга вторая

— Чем гусей да индеек на тройках возить, собрал бы возов сотню хлеба! У тебя в голове бубенцы, да орехи, да пироги, а мы, Фрол, державу воюем!.. Не пирогами нам войско кормить. Хлеба надо! — резко одернул Степан.

— Да, батька, ведь с тем я к тебе: я хлеба тебе соберу хоть и триста возов! Край богат — были б деньги. Казны у меня нехватка. Ты денег давай, — легко сказал Фрол. — Мы там сколь хочешь войска прокормим!..

Минаев гремел голосом, громко смеялся, уверенно звал Степана все войско вести на Донец.

— Дождались бы весны, да и грянули дружно оттуда!.. — гудел он. — Ведь за нас весь народ. Поверишь, робята мои на торга в Харьков едут гуртом — воеводы их пальцем не смеют!.. А я, батька, умыслил, чего никому не приснилось: ударить на Новый Оскол да оттоле прямым путем в Тулу!..

Минаев раскатисто захохотал.

— Вот будет ди-иво, как в Тулу-то влезем, а! Не ждут воеводы с нашей сторонки гостей под Москву.

Степан вдруг весь покрылся испариной. Минаев словно поймал на лету его же мысль, но надо было ее еще взвесить, проверить… Поход — не игра… Должно быть, глаза не соврали Степану, когда подсказали эту дорогу по чертежу…

— Уж, верно, не ждут, — подтвердил атаман, стараясь хранить спокойствие.

— Не ждут, батька, где им! Дорога прямая будет: больших городов по пути нет, Воронеж вправо, Курск влево оставим… Вот Белгород мне как бельмо на глазу. Воевода там с войском сидит, князь Волконский. Да до весны он не двинется, станет сидеть. А кабы попередить его, батька. Ты силу свою подкинешь, и воевода тогда не посмеет на нас. Ведаю, рати его не так много. Да и нам с запорожцами сговориться: Сирко воеводе на хвост наступит — он будет сидеть да молчать и носа из Белгорода не сунет…

Минаев к чему-то прислушался, вдруг быстро шагнул к двери, распахнул ее… В сенцах стоял Прокоп.

— Не один ты тут, батька?.. Я тогда после зайду. Дельце мое не велико… — растерянно пробормотал рыбак. — Здравствуй, Минаевич, Войска Донецкого атаман! — дружески поклонился он Фролу.

Тот поглядел сурово и неприветливо.

— Здорово, рыбак! Опосле зайдешь. Ныне нам с батькою бесноватых не надо! — резко сказал он.

— Опосле, опосле! — суетливо отозвался Прокоп и задом попятился в сенцы.

— Чего-то тут у тебя порченый дьявол снует?! — проворчал Минаев.

— Да свой человек, Наумова друг. И разумом взял и отвагой. Чего он тебе? — удивился Степан. — Пошто ты его обидел?

— А в сенцах пошто тут мотается, словно бы пес?

— Ну, вишь, шел по делу, смутился…

— Не люблю я уродов: как чирьи в роду людском!.. Недобрые люди… — серьезно сказал Минаев.

— Да брось-ка ты, что ты! Уродец уродцу рознь.

— Ну, как знаешь, а бесноватых я все-таки не люблю! — перебил Минаев и, насколько возможно понизив голос, вернулся к прежнему разговору: — Так, слышишь ты, тульские кузнецы ко мне присылали, зовут… А в Туле мы с ружьями, с пушками будем… А далее нам уж прямая дорога в Москву через Серпухов или Каширу… Лазутчиков слал я по всем городам — путь пытать. Ждут нас, Степан Тимофеич, золотко, жду-ут! И что тебе Волга далася! Мой-то путь тоже испытан: Иван Болотников шел сим путем. Не в обиду тебе, не хуже был атаман… Попутал с дворянами, Ляпунов[51] его продал. А мы без дворян обойдемся!

— Что ж, пешим походом… — сказал Степан.

— На что, батька, пеше! — весело воскликнул Минаев. — У меня ведь нонче соседи — татары да запорожцы — все лошадиные люди, — шутливо сказал он. — Чего нам коней не купить! Сколь надо — сдобудем!.. Покуда ты размышляешь, в то время челны готовь, а там поглядим — Доном идти на челнах али конно. Пока ты размышляешь, а я тысяч пять лошадей приторгую. А не то, как поправишься малость, сберись-ка в мое «воеводство». Уж я-то тебя на радостях там приму — так приму-у!.. А там мы с тобой все обсудим, людей сам расспросишь… — Минаев вдруг наклонился к Степану и зашептал: — А не то запорожские, может, заедут. Я звал их к себе побывать. Тогда мы с тобой большой разговор с Запорожьем затеем… Черт-те что, как Москву обдурим!.. «Згода, что ли?!» — як говорят сусиды мои, запоризьски казаки, — громко воскликнул Минаев.

— Побачимо, братику, — в тон ему задумчиво отозвался Степан.

— Бачь, батко! З горы-то виднее!..

Минаев уехал, оставив в ушах у Степана шум, в сердце — радость, в уме — сознанье, что на Москву не одна дорога и всех дорог не закрыть боярам…

По отъезде Минаева Степан опять развернул чертеж. Перед ним лежал край, не тронутый ни войной, ни воеводскими набегами и казнями этой осени. Это был людный край, покрытый сплошь рощами, пашнями и садами, полный хлеба, и среди хлебных равнин, как заветный остров, — Тула, город железа и кузнецов, город, откуда шли на Дон сабли, пищали, мушкеты, пистоли и пушки…

«А что кузнецам стоять за бояр?! В Туле, конечно, богато стрельцов, да видали мы их и на Волге: и стрельцы к нам приклонны».

И вот Москва уже шла навстречу Степану с хлебом и солью.