Степанакерт-Сага

Но вернёмся в нынешнее время, ведя отсчёт с момента нашей с тобой прошлой встречи. Ту котёнку, что мы с тобой продержали целый день в твоей сеймовской усадьбе, я провез в Карабах по поддельным ветеринарским документам на имя Принцессы (беспаспортных животных в самолёт не пускают, но в интернете есть картинки как эта "ксива" выглядит) и таковой она пребывает поныне, истребляя мышву и пташек во дворе и вокруг него. А когда вплотную встречает нашего дворового пса Пушка, то круто горбит спину и раздувается всем своим чёрным мехом, хотя он на неё ноль внимания.

За отчётный период наш сын пошел служить в местную армию, где был обучен на разведчика-сержанта, но затем разжалован за побег от неуставных отношений и переведён в другую часть.

Старшая дочь в конце декабря вышла замуж за капрала греческой армии и через неделю поедет в ту же Грецию, откуда он ежедневно шлёт ей СМСы на своём родном языке. Но если ты такой влюблённый, что тебе стоит изучить армянский?.

Младшая пристрастилась к компьютеру и читает оттуда всяческие стихи, а потом свои выстраивает – надеюсь, обойдется без последствий.

Жена ждёт не дождется когда меня трахнет возрастной климакс, но мне и это похуй. Ведь удалось же пережить расставание с игрой на гитаре и упражнениями йогой; даже книжки перестал читать, и ничего – выжил.

На трудовом фронте – вообще лафа. В августе пришёл я в университет получать часы на предстоящий год и увидел, что больше там не выдержу – взял и написал заявление на увольнение по собственному и, представь себе! – держать не стали.

Два месяца амбалил грузчиком на торговых складах – цемент, арматура и прочие прелести, но сейчас работаю завскладом на молочном заводе: физически нагрузка меньше, но ответственности больше, и это выматывает.

Ещё раз тебе спасибо за письмо. Передавай привет от меня Нине, Алле и Юре и всем прочим твоим и моим. Наши ж всё-таки.

Извини, писать дальше некогда – работаю с 9 до 22.20 – составляю материальные отчёты за декабрь, январь и через пару дней за февраль тоже – надо показать, что копейки сходятся с копейками и никуда не закатились.

Да тут ещё террористка доченька пристаёт, чтобы выслушал её очередное творение.

Так что – до свиданья, а вместо пост-скриптума привязываю статью написанную мною два года назад для ереванской газеты ТРЕТЬЯ ВЛАСТЬ, редактор которой у меня её попросил, но потом забыл не только заплатить, а и вообще кто я есть и где мой дом. Наверно, так лучше для всех.

Будь здоров, друг

Всегда твой`

Сергей

26/2/2010

Ящик Водки за Семь Миллионов Долларов

Мороз свирепствует в Степанакерте.

За 20 с лишним лет своей бытности в Карабахе не упомню такой зимы.

Случались годы, когда водопроводные трубы замерзали на неделю-другую, но чтоб так всерьёз и надолго! Да ещё и канализация впридачу!

И не только в частном секторе, но даже в казённых домах.

Представители деликатных прослоек общества уж перестали при встрече спрашивать:

– Как у вас с водою? – понимают, что такой вопрос из области ниже пояса.

А с наступлением темноты наваливается такой холод, что мысли замерзают в голове и на попытку шевельнуть мозгами откликаются сухим нестройным звяком:

«…цыц, а? Цыцц!..»

В такую стужу тянет к теплу даже и в воспоминаниях…

                  * * *

Посреди прошлого лета, когда самолет рейса Ереван-Киев вылетел из Звартноца, сосед справа спросил меня:

– В Киев летите?

Пойди-ка попробуй не ответить "да" на такой умудрённый вопрос.

От аэропорта в Борисполе до самого Киева езды минут 30 – через лес, через пригороды и через мост над океаническим течением Днепра.

Большая белая баржа подходила к мосту справа, против течения, с чётко различимым именем НИКОПОЛЬ на изгибе борта.

"Во!"– удивился я,– "место рождения моей матери."

Ни разу в своей прежней жизни не видал я чего-то крупнее рыбачьей лодки или шустрого катерка на колоссальной шири Днепра, когда проносили меня над ним электрички или автобусы.

Ближе к полночи сошёл я с поезда на конотопском вокзале.

Конотоп – крупная узловая станция и райцентр в сумской области, населением около ста тысяч. Часть населения – мои родители в их домике на окраине.

Дверь открыл отец, узнал меня в свете лампочки на веранде, а когда мы прошли в кухню вопросил:

– А ты знаешь, что мать твоя померла? В сентябре год уж будет.

Догадывался, конечно, когда перестали приходить её письма, но всё отгонял догадки: мало ли, может просто хворает. Вон и сегодня отмахнулся от намёка прямым текстом на носу у той белой баржи …

                  * * *

Под вогнутым куполом синего неба завис слепящий ком солнца, изливая июльский жар на буйную зелень бурьяна поверх чащобы впритык теснящихся оградок и на безлюдную кладбищенскую дорогу, по которой истомлённо бредут три мужика – отец, брат мой да я.

Разговор у нас тоже не бойкий, отец толкует, что мест для захоронения тут больше нет, покойников нынче вывозят за городскую черту на противоположной окраине.

Правда, есть лазейка – можно повторно загружать могилы, у которых истёк срок давности – 20 лет. Кладбищенский сторож делает на этом бизнес – вынюхивает бесхозные и продает места упокоения.