Они проснулись хорошим утром, солнце глядело в мутное окошко лесной избушки, и обоим было хорошо, потому что спали они свернувшись, как в утробе. И оба испытывали счастье перед лицом нового дня, который еще хоть на шаг приблизит их к цели, и оба были как в раю. Поев на завтрак росы с застарелой сгущенкой, друзья решили устроить двойную мозговую атаку по системе методолога Щедровицкого. Однако ничего не придумывалось, и выход из создавшегося положения не находился. Свет в конце туннеля не желал зажигаться, напротив, там маячила черная голодная смерть. Тогда Семен отпросился на улицу освежиться, а вернувшись, произнес с брутальной нежностью, которую в нем так ценил Князь:
— Уж не красть ли ты собрался, Шиш?
— Возможно, Сема, если придется, то и красть. Моя фамилия идет от слова
— Сопутники — значит подельники, — закручинился Семен. — А я, Михаил, не готов идти обратно в застенок. Плюнем, Шиш, и погибнем относительно молодыми. Ведь все выжившие все одно скоро окажутся стариками.
Гибнуть Князь отчего-то не пожелал и отклонил предложение товарища:
— Ладно, ладно, Сема, никаких мстительных экспроприаций. Пусть продолжают расхищать сами ими же награбленное.
Князь был вознагражден за последовательность жизненных поступков: в ближайшей деревне у него произошла чудесная встреча. И Князь, как был герой сказочный, тогда как Семен, скорее, герой былинный, обрел волшебного помощника. Волшебный помощник оказался, как зачастую бывает, женского пола. Это была корейского происхождения беженка из степей Казахстана по имени Надежда, побиравшаяся у крыльца местного сельпо. Когда Князь ее обнаружил, она терпеливо слушала еще крепкого поутру, поскольку магазин отпирали лишь в десять, сивого мужика, который витийствовал.
— В полном соответствии с Писанием, — говорил он, — надо поднимать приусадебное хозяйство, садить репу и прочие бахчевые. — Слово
— И детям мороженого, — подсказала слушательница.
И Князь тут же смекнул, что ему с этой симпатичной девушкой в галошах на босу ногу решительно по пути. К тому ж один из его племянников недавно женился на эвенкийке, вся княжеская семья беспокоилась, не сочтут ли в чуме этот брак мезальянсом, и Князь испытывал почтение к монголоидной расе. Кореянка тоже взглянула пару раз на Князя с пониманием.
Стукнуло десять, за дверью магазина что-то заворочалось, и дверь распахнулась. Средних лет и лица цвета молодого редиса продавщица в кирзовых сапогах, таких грязных, будто она в них всю ночь в весеннем лесу укладывала шпалы, встала за прилавок. Взбитые ее волосы были крашены в цвет обоссанной соломы.
С голодухи ассортимент торговой точки показался Князю волшебным. Здесь были и водка трех сортов, и шипучее вино, и пиво в больших пластмассовых коричневых бутылях, и голубцы консервированные, и рожки серые, и крупы, и сахарный песок. Да что перечислять — здесь на взгляд российского человека средних лет, помнившего и давние времена,
— А-а, — сказал Князь, — печень трески есть ли у вас?
— Есть, — сказала продавщица таким усталым голосом, будто не утро было на дворе, а конец смены и пора закрывать.
— А дайте-ка, коли это возможно, взглянуть.
Продавщица положила перед ним круглую баночку.
Князь покрутил баночку в руках, а потом обратился к стоявшему за ним пенсионеру дачного типа:
— Не будете ли вы так любезны и не одолжите ли мне очки на секундочку?
— Зачем тебе очки? — спросила продавщица, глядя на Князя с привычной к заезжим клиентам ненавистью. Глаза у нее совсем заплыли от многолетнего беспрерывного трудного воровства.
— А вот хочу посмотреть срок давности, — вежливо объяснил Князь, видя краем глаза, как его девушка уж собирает в свою суму кое-какие образцы с прилавка.
— У меня все консервы свежие, — сказала продавщица, еще более наливаясь гневом, если такое было возможно.