Читаем Степанов и Князь полностью

Они проснулись хорошим утром, солнце глядело в мутное окошко лесной избушки, и обоим было хорошо, потому что спали они свернувшись, как в утробе. И оба испытывали счастье перед лицом нового дня, который еще хоть на шаг приблизит их к цели, и оба были как в раю. Поев на завтрак росы с застарелой сгущенкой, друзья решили устроить двойную мозговую атаку по системе методолога Щедровицкого. Однако ничего не придумывалось, и выход из создавшегося положения не находился. Свет в конце туннеля не желал зажигаться, напротив, там маячила черная голодная смерть. Тогда Семен отпросился на улицу освежиться, а вернувшись, произнес с брутальной нежностью, которую в нем так ценил Князь: Вот, поздравьте, посерил, что на воздушном шаре полетал. Стали атаковать дальше со свежими силами. И вот какое нашлось простое решение, из тех, что, как это часто бывает в затруднительных ситуациях, лежат на поверхности. Семен остается в избушке, где не так-то просто будет их достать враждебному миру, наведет порядок и уют, а именно подметет пол березовым веником. Князь же вызвался отправиться в ближайшее поселение на добычу пропитания.

— Уж не красть ли ты собрался, Шиш?

— Возможно, Сема, если придется, то и красть. Моя фамилия идет от слова шиш, каким обозначали не только лодырей, но плутов и мошенников. Так что мне и красть. А тебя, Сема, по внешности примут за своего и тут же примутся бить по привычке. Я лишь возьму наше, Сема. Мы же, Сема, всегда честно платили налоги. Теперь набежали проценты.

— Сопутники — значит подельники, — закручинился Семен. — А я, Михаил, не готов идти обратно в застенок. Плюнем, Шиш, и погибнем относительно молодыми. Ведь все выжившие все одно скоро окажутся стариками.

Гибнуть Князь отчего-то не пожелал и отклонил предложение товарища:

— Ладно, ладно, Сема, никаких мстительных экспроприаций. Пусть продолжают расхищать сами ими же награбленное.

Князь был вознагражден за последовательность жизненных поступков: в ближайшей деревне у него произошла чудесная встреча. И Князь, как был герой сказочный, тогда как Семен, скорее, герой былинный, обрел волшебного помощника. Волшебный помощник оказался, как зачастую бывает, женского пола. Это была корейского происхождения беженка из степей Казахстана по имени Надежда, побиравшаяся у крыльца местного сельпо. Когда Князь ее обнаружил, она терпеливо слушала еще крепкого поутру, поскольку магазин отпирали лишь в десять, сивого мужика, который витийствовал.

— В полном соответствии с Писанием, — говорил он, — надо поднимать приусадебное хозяйство, садить репу и прочие бахчевые. — Слово бахчевые, вероятнее всего, нравилось мужику, потому что на нем он поднял вверх гнутый артритом темный палец. — А безбожников посадить в тюрьму без дальнейшего разведения на убой. Готовую продукцию продать за границу и купить современного оборудования.

— И детям мороженого, — подсказала слушательница.

И Князь тут же смекнул, что ему с этой симпатичной девушкой в галошах на босу ногу решительно по пути. К тому ж один из его племянников недавно женился на эвенкийке, вся княжеская семья беспокоилась, не сочтут ли в чуме этот брак мезальянсом, и Князь испытывал почтение к монголоидной расе. Кореянка тоже взглянула пару раз на Князя с пониманием.

Стукнуло десять, за дверью магазина что-то заворочалось, и дверь распахнулась. Средних лет и лица цвета молодого редиса продавщица в кирзовых сапогах, таких грязных, будто она в них всю ночь в весеннем лесу укладывала шпалы, встала за прилавок. Взбитые ее волосы были крашены в цвет обоссанной соломы.

С голодухи ассортимент торговой точки показался Князю волшебным. Здесь были и водка трех сортов, и шипучее вино, и пиво в больших пластмассовых коричневых бутылях, и голубцы консервированные, и рожки серые, и крупы, и сахарный песок. Да что перечислять — здесь на взгляд российского человека средних лет, помнившего и давние времена, было все: и сыр, и колбаса, и масло сливочное и растительное. Князь оказался в очереди первым и краем глаза отметил, что его девушка в очередь не пристроилась, а стала сбоку и рассматривала витрину.

— А-а, — сказал Князь, — печень трески есть ли у вас?

— Есть, — сказала продавщица таким усталым голосом, будто не утро было на дворе, а конец смены и пора закрывать.

— А дайте-ка, коли это возможно, взглянуть.

Продавщица положила перед ним круглую баночку.

Князь покрутил баночку в руках, а потом обратился к стоявшему за ним пенсионеру дачного типа:

— Не будете ли вы так любезны и не одолжите ли мне очки на секундочку?

— Зачем тебе очки? — спросила продавщица, глядя на Князя с привычной к заезжим клиентам ненавистью. Глаза у нее совсем заплыли от многолетнего беспрерывного трудного воровства.

— А вот хочу посмотреть срок давности, — вежливо объяснил Князь, видя краем глаза, как его девушка уж собирает в свою суму кое-какие образцы с прилавка.

— У меня все консервы свежие, — сказала продавщица, еще более наливаясь гневом, если такое было возможно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Октябрь, 2012 № 02

Крестьянин и тинейджер (Журнальный вариант)
Крестьянин и тинейджер (Журнальный вариант)

Деревня Сагачи, в отличие от аллегорической свалки, — место обитания вполне правдоподобное, но только и оно — представительствует за глубинную Русь, которую столичный герой послан пережить, как боевое крещение. Андрей Дмитриев отправляет к «крестьянину» Панюкову «тинейждера» Геру, скрывающегося от призыва.Армия, сельпо, последняя корова в Сагачах, пирамида сломавшихся телевизоров на комоде, пьющий ветеринар — все это так же достоверно, как не отправленные оставшейся в Москве возлюбленной электронные письма, как наброски романа о Суворове, которыми занят беглец из столицы. Было бы слишком просто предположить во встрече намеренно контрастных героев — конфликт, обличение, взаимную глухоту. Задав названием карнавальный, смеховой настрой, Дмитриев выдерживает иронию повествования — но она не относится ни к остаткам советского сельскохозяйственного быта, ни к причудам столичного, интеллектуального. Два лишних человека, два одиночки из параллельных социальных миров должны зажечься чужим опытом и засиять светом правды. Вот только с тем, что он осветит, им будет сжиться труднее, чем друг с другом.

Андрей Викторович Дмитриев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза

Похожие книги