Читаем Степень свободы полностью

Снова плесни воли/судьбы/рабства.

Просто приснись, чтобы сказать:

– Здравствуй…

<p>А полночь чернее сажи</p>

А полночь чернее сажи – чертовка с достойным стажем.

Давай никому не скажем! – я пальцем касаюсь губ.

Вчера переходит в завтра, вдох/выдох считая за два.

Рассвет изначально задан, лучом проведен к виску,

Фиксируя угол. Пятый.

Над нами деревья спят, и

На них соловьи распяты в иллюзии ми-минор.

Немеющий город замер, устав отмечать глазами,

Как ветер сдает экзамен – пространственно-временной.

На цыпочках бродят тени, дорогу под ноги стелют,

Уча разбираться в теме движения сквозь туман,

Играя размытым фоном – по-моему, слишком вольно.

А кто-то случайный – вон он – в конверт опускает май/

Бессонницу/оригами.

Подрезана берегами,

Иду по тебе кругами, которым потерян счет.

По-детски боясь свершаться. Баюкая шанс от шанса

Навстречу шагнуть, прижаться… и голову на плечо.

<p>Резюме</p>

      А напиши мне что-нибудь. 

                      А.

     – А меня, значит, ты любила? 

     – Нет. 

     – Почти любила? 

     – Нет. Почти не ненавидела… С тобой мне было лучше, чем с другими… 

           Ю.Поляков, «Небо падших»

Она из породы тех самых самок, которых так хочется приручить, спасти от дракона, построить замок и с глупой улыбкой отдать ключи. Такую легко узнаешь по коде, больные иллюзии потроша. А это впоследствии с рук не сходит. [Ей – запросто сходит – с карандаша.]

Ее специальность – набеги в душу. Да что там Мамай и его орда, когда эта тварь, выходя из душа, обнимет за плечи.

– Устала?

– Да… –

и так сиротливо щекою – к шее, что принципы, треснув, ползут по швам. Опять ощущаешь себя мишенью, в которую лупят ее слова. Бесценен бессмертием каждый выстрел. Бесценен безумием каждый такт. Она – как стригущий лишай, что выстриг в оплавленном цоколе живота какую-то странную нежность/нежить. Сумятицу вносит, выносит мозг. По ней полнолуние вены режет, стекая бессонницей на трюмо. Все слишком надрывно и нерезонно, когда до рассвета есть два часа, и губы по линии горизонта проходят, как алые паруса.

Посмотрит в глаза, потянувшись, скажет:

– Ну, ладно, целуй меня, мне пора… –

Уставший расхлебывать эту кашу [фунт лиха /пуд соли/ без топора – ее олигархов и генеральных, поэтов от Бога и от бабла, наверно, по-своему гениальных], гадая, кому бы она дала, опять процитируешь «Небо падших» – довольно бессмысленный ход, раз ты и сам понимаешь, что Катьке с Пашей до вас, дилетантов, еще расти… и все же цитируешь постоянно. А после добавишь:

– Ad astra, мисс. Лети, ты же вольная птица, Яна. Но слишком сквозь тернии не ломись. –

Проводишь. Вернешься. Один. Оправдан надеждой, разодранной на клочки. Очки не от солнца – очки от «Prada» – прекрасные розовые очки. А может, их снять… и начать сначала, не пряча за стеклами пол лица?..

Она тебе просто пообещала про это когда-нибудь написать.

<p>Резюме. Next</p>

Любому, кто пламя в строке приметил, она предлагает свои миры, но – слышишь? – шуршит под ногами пепел всех тех, кто всходил на ее костры. 

      Алина Марк

…пытайся на вещи смотреть нейтрально, поскольку, ей богу, считать смешно её олигархов и генеральных, и дальше по списку – до пацанов. 

      Игорь Приклонский

Ты знаешь, что замуж она не хочет. Не хочет ни гнездышка, ни птенцов. Меняет перчатки, мужчин и почерк – красиво, с достоинством и ленцой. Любой из поклонников предсказуем – на «бентли»/на «ауди»/на коне. «Шампанское? Мидии? Потанцуем?» Она, улыбнувшись, ответит нет. Пускай ты не путаешь Босха с Брамсом, ты тщательно выбрит, изящно пьян. Пускай ты неплохо умеешь брассом и в каждом дизайне найдешь изъян. А то, что не юзаешь «Boss» и «Rolex» – на это ей, в сущности, наплевать. Куда интересней вживаться в роли, продумывать сцены, играть приват, бесшумно, на цыпочках, красться в душу – [Ах, да, повторяюсь! Молчу-молчу!] – выстраивать замки, чтоб после рушить – ведь ей не в новинку и по плечу. Но ты-то считаешь, что есть все шансы – конечно, навряд ли кормить с руки – хотя бы заказывать дилижансы, ковры-самолеты под каблуки. Ты видишь, насколько она опасна, однако податлива и нежна. И если б породу писали в паспорт – [Нет, правда, такая графа нужна!] – то ей написали бы, не колеблясь, короткое, емкое слово «дрянь». Которая, впрочем, великолепна. Настолько, что башню срывает.

– Ян, а может, останешься? –

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги