Повернувшись, не отрывая голову от подушки, Нейтан бросил на него вопросительный взгляд.
- От того никогда не знаешь, чего ожидать, – пожал плечами Питер, – и я уверен, куда бы он ни направился – он вернётся. И я уже запутался, сколько у него способностей. Особенно теперь, когда он научился не убивать. Чтение мыслей – заманчивый дар.
- Тебя это беспокоит? То, что у нас всё так… и что риск того, что другие узнают… – тщательно, но неумело скрывая заворочавшееся беспокойство, решился спросить он у Нейтана через некоторое время молчания, когда стало окончательно понятно, что шутливость ощутимо истончилась, и всё слабее удерживает их от возвращения в реальность. И сам же ответил за него, – это плохо сочетается с твоей карьерой, – не без сарказма, но на самом деле больше прикрываясь им, чем действительно намереваясь поддразнить.
Нейтан неопределённо дёрнул бровью, но потом качнул головой и, повернувшись к абсолютно провалившему попытку скрыть своё волнение Питеру, серьёзно сказал:
- Я надеюсь, что мне не придётся выбирать, – и, не дожидаясь, когда тот в полной мере осознает весь смысл этих слов, добавил, – не хотелось бы отказываться от сенаторского кресла, оно удобное, я успел к нему привыкнуть.
Питер даже приподнялся, опёршись на локоть и неверяще глядя на преспокойного брата.
Не то чтобы он был готов легко услышать обратное, но то, что сказал Нейтан, это… это очень рельефно обрисовывало истинную степень их зависимости. Обоюдной зависимости. И неизвестно, чьей больше. Признанной обоими. Проросшей настолько, что даже Нейтан оказался готов это признать – Питера это потрясло едва ли не больше, чем вообще вся прошедшая ночь.
А тот, изо всех сил сохраняя невозмутимость, как ни в чём ни бывало продолжал рассматривать потолок.
Как будто это не он только что фактически признался в том, что в случае необходимости выбора – его карьере придётся рыдать горючими слезами.
Тут же откуда-то набираясь уверенности, что никакой подобной необходимости и не возникнет, Питер кивнул и снова откинулся на подушки.
- То есть без убийства не обойтись. Тогда начнём, всё-таки, с Мэтта.
====== 115 ======
- И что ты собираешься делать дальше? – взгляд матери пронизывал металлическим остриём, способным кого угодно заставить почувствовать себя попавшейся в руки энтомолога трепыхающейся бабочкой.
Однако Питер как никогда не хотел ощущать себя насекомым, и – удивительно – но сегодня, вопреки ожидаемой уязвимости, он как никогда был готов к сопротивлению.
Да и чему сопротивляться?
И кому?
Несмотря на обычную демонстрируемую силу и неприступность матери, от её металла веяло хрупкостью и износом, и от Питера не могла укрыться ни её усталость, ни её опасения.
Напрасные, впрочем, опасения – он не собирался отлучаться от семьи.
Но и участвовать в восстановлении Прайматек не собирался.
- У меня есть профессия, – ответил он и, игнорируя пригвождающий взгляд, подошёл к полкам, где стояли семейные фотографии, с которых на него взирали в основном он сам и Нейтан, – вернусь к ней, – Нейтан, после прошлой ночи кажущийся не просто сияющим, а ослепляющим почти до полной слепоты.
Тот находился сейчас в нескольких сотнях километров отсюда, но слишком ещё живая память о прошлой ночи усиливала эти давно знакомые взгляды с фотографий до ощущения непосредственного присутствия рядом их обладателя – даря этим эмоциональным миражом то ли успокоение и поддержку, то ли тоску по совершенно новому типу разлуки между ними. И вновь заливая душу горячими отголосками пережитых эмоций, совершенно не собирающимися отпускать.
- Растрачивать свои способности на умирающих?
Переждав особенно обжигающий накат чувств, с некоторым усилием оторвавшись от фотографий, Питер обернулся на мать.
- А разве не этим собираешься заняться ты сама?
- Прайматек необходим, – отрезала она, но под непривычно активным, продолжающим вопрошать её взглядом сына, пояснила, – необходима организация. Помощь. Исследования. Контроль.
- Опыты на детях? Генетические эксперименты? Разработка вакцин и формул?
Миссис Петрелли, чуть сузив глаза, откинула голову назад, как будто впервые увидев своего младшего сына, продолжающего смотреть на неё совершенно невозмутимо.
Как он похож сейчас на Нейтана – мелькнула у неё мысль – и как не похож на того жалостливого добряка в розовых очках, которым был, кажется, ещё позавчера, когда с ужасом взирал на пистолет, из которого должен был убить отца. И всё же – узнаваемый. Он, её младший сын, Питер, уже без очков, но всё ещё больше всех Петрелли склонный к разным глупостям вроде человечности и понимания. Знающий о небезболезненности своих слов, но произносящий их не для того, чтобы разворошить старые раны, а чтобы не допустить новых.
И ставший куда более закрытый – что удивляло. И интригующий – что удивляло ещё больше, и поселяло в душе неопределённое беспокойство, но только потому, что причина всех этих занимательных метаморфоз оказалась для миссис Петрелли загадкой.
Кажется, первой подобной загадкой, связанной с младшим сыном.