Степени (СИ)

Миссис Петрелли замолчала, сдерживая желание продолжить пикировку. Хорошо уже то, что Нейтан сам позвонил ей. За последние месяцы она научилась ценить его присутствие в своей жизни, которое оказалось куда важнее, чем ей казалось раньше, когда сыновья всегда были рядом и почти всегда заодно с ней.

- Да… – уже гораздо спокойнее проговорила она, – он приезжал, – и снова замолчала, вслушиваясь в слабое дыхание старшего сына.

Два прекрасных оратора и демагога – уже в самом начале разговора они оказались в тупике, красноречивее всяких слов говорящем о потребности в новой странице взаимоотношений в семействе Петрелли. В лояльности Питера никто из них не сомневался, но вот между собой… им нужно было договориться, и Нейтан понимал, что главный ход должен был быть за ним.

Не только ради сохранения клана.

Не только ради объединения перед новой опасностью.

Теперь – ещё и ради того, что произошло нынешней ночью.

Нейтан не взялся бы объяснить, чем в этой ситуации было так важно отсутствие напряжения с матерью, но был абсолютно уверен – и эта уверенность только крепла – это один из залогов будущего покоя.

- Нам нужно восстановить Прайматек, – прервал его размышления безэмоциональный голос матери, не дождавшейся его реплики.

- Ты уже говорила с кем-то по этому поводу?

- С Питером – только что. И с Беннетом – утром, в промежутке между вашими поисками, – в сухость её фраз затесалась нотка саркастичности.

- Прекрасно, – не реагируя ни на сухость, ни на сарказм, уже полностью переключившись на насущную проблему, ответил Нейтан, – мы не будем восстанавливать Прайматек, – бодро сообщил он, – мы создадим новую организацию. Прямо под крылом у правительства.

Обрисовать грядущую опасность и способ её устранения не составило большого труда.

Нейтан умел доходчиво объяснять, миссис Петрелли умела схватывать на лету.

Ей понравился его план.

Он был дерзок и на удивление реален.

Не всё пока что было понятно, и работа предстояла небывалая, но это было именно то, что требовалось сейчас им всем.

Ей – чтобы не потеряться у покорёженного тела семьи, позволив всему восстановиться самостоятельно.

Ему – чтобы найти, наконец, ту стезю, что обещала оказаться идеальным воплощением его представлений о собственном предназначении. Не офицер. Не прокурор. Не президент. Кто-то другой, названия которому ещё не было, но понимание истинной важности которого было сложно переоценить. И, что было едва ли не самым главным, Нейтан чувствовал в себе готовность взвалить эту ношу на себя.

Им всем – чтобы попробовать сделать так, чтобы не пришлось больше спасать этот мир каждые несколько месяцев по расписанию.

Если бы не громадность предстоящей работы, Нейтан обязательно бы нашёл время для сомнений и рефлексии по поводу столь складно выстраивающейся картины.

Но времени не было, умственные ресурсы были полностью кинуты на новую амбразуру, а эмоциональные… эмоциональные мирно посапывали после ночной перезагрузки без малейшего желания просыпаться посреди сенаторского кабинета и растрачиваться по поводам, никак не связанным с Питером.

Нейтан искренне надеялся, что это хорошо, что это даже правильно, но… у него ведь не было ни времени, ни лишних ресурсов для размышлений.

- Ты сегодня странный, – сказала напоследок мать, когда они обсудили свои ближайшие действия.

- Неудивительно, – чуть более жестко, чем этого можно было ожидать после только что наметившегося потепления их отношений, ответил Нейтан. И ответил не сразу, а спустя микроскопическую паузу, заметить которую вряд ли смог бы хоть кто-то, кроме его обладающей уникально цепким вниманием матери, – после всего, что с нами сделали – неудивительно, – и отключил связь.

Миссис Петрелли отложила телефон и посмотрела на одну из фотографий сыновей.

Её не отпускало некое неустойчивое ощущение, похожее, наверное, на те, что испытывают другие матери, когда их дети впервые влюбляются, заканчивают колледж, покидают дом, вступают в брак – в общем, делают всё то, что называется «улетают из гнезда». Смесь гордости, грусти и необратимости, никогда не настигавшая её прежде.

Мальчики выросли, и неважно, что её «мальчикам» было одному под тридцать, другому под сорок, и шлейф деяний за их спинами был такой, что хватило бы на десятерых, как минимум.

Её становилось всё меньше и меньше в их жизнях.

Её становилось всё меньше в их мире.

Смирение уже топталось на пороге её сердца, когда упрямое несогласие окатило изнутри, заставляя едва ли не зашипеть от боли.

Они научились выживать без неё – не этого ли она всегда добивалась?

Но разве это значит, что она должна исчезнуть из их жизней?

Может, самое время научиться давать им что-то вне программы по выживанию?

И не только им.

Миссис Петрелли перевела взгляд на фотографию Хайди с мальчиками и, непозволительно тепло – в отсутствие зрителей – улыбнувшись, скользнула дальше, на снимок Клер, появившийся среди семейных фотографий совсем недавно.

Из всех детей и внуков, та больше всех напоминала миссис Петрелли саму себя в юности.