Степная рапсодия

– Ух-х-х!

Прокатилось по балкам, буеракам и лощинам, как будто это проснулась и завыла сама степь…

После выстрелов сразу наступила тишина. Кружились, падая, сбитые с деревьев листья. Пороховой дым относило к дороге. Притих мир.

Машина, подскакивая на ухабах, ревела, как зверь. Охотники тревожно всматривались вдаль.

– Слышали, как они хором пели?

– Лишь бы нас не отпели.

Хозяин вытащил и пересчитал патроны.

– Сколько?

– По три на брата.

– Мало!

– И машина открытая.

– Лишь бы не погнались.

– Гони, быстрей гони!

– Стой! Тормози!

Водитель зажал тормоза. Прямо на дороге перед ними сидел огромный волк.

Машину от юза занесло, бросило на обочину, и она завалилась на бок.

Схватив ружья, охотники вылезли, принялись торопливо их заряжать.

– Боже, сколько их!

Из лесополосы, из камыша, из зарослей чакона выходили и собирались в стаи новые и новые волки. Оскаленные клыки, горящие глаза, поднятая дыбом шерсть: волки окружали со всех сторон, постепенно сжимая смертельное кольцо.

– Пали!

Хозяин выстрелил первым, за ним – остальные охотники. Раздались визг, рев, крик… и на степь опустилось безмолвие.

Шах стоял над распростертыми Скифом и Радой.

– Они и мертвые вместе!

Тея, склонив голову, обнюхивала неподвижных волчат.

– Даже маленьких не пощадили!

Вдруг послышалось робкое поскуливание, и из кустов, дрожа всем телом, вылез волчонок.

– Живой! Потеряшка!

Тея принялась его облизывать. Шах подошел, тронул его лапой.

– Не бойся! Ты теперь с нами. Ты должен стать настоящим волком, как был твой отец!

Шах вышел вперед. Тея подтолкнула волчонка носом и двинулась за ним. Строго держа дистанцию, следом потянулись молодые волки. Стая уходила в степь. Холодное солнце еще не скрылось за холмами, и его рудый свет скользил по верхушкам деревьев, проникал в заросли кустов, сливался с золотистой травой, указывая путь и провожая в ночь гордых степных странников.

Эпилог

Они жили в степи и погибли в степи. И не важно, сколько с тех пор прошло времени и сколько еще осталось волчьих стай, но до сих пор в них помнят и передают из поколения в поколение быль о бесстрашном волке Скифе и его верной подруге овчарке Раде.

Часть вторая. Рита

Неотложка была серой. Серым было и утро, когда забирали мать. Рита попыталась забраться в машину, но фельдшер замахал руками.

– Нет-нет, девочка! Только попрощаться.

Рита взяла мать за руку.

– Я обязательно к тебе приеду!

Та попыталась улыбнуться.

– Моя карточка у отца, ты тут присмотри, ладно?

Уазик зафырчал и, раскачиваясь на колдобинах, пополз со двора, оставляя за собой длинный шлейф дыма. Он был тоже серым.

Рита подходила к дому. В поселке их было восемь. Двухэтажные, деревянные бараки строились для шахтерских семей, и когда старую шахту закрыли, то многие сразу разъехались, оставив квартиры тем, кому бежать было некуда.

Между сараями, оглядываясь по сторонам, курили соседские пацаны с каким-то новым длинным парнем. Он выдохнул дым, с прищуром оглядел Риту, сплюнул себе под ноги.

– Что за телка?

– Это Ритка из восьмого бэ! Пахан – колдырь, мать – в школе уборщица…

– Чо, говно за вами убирает?

Длинный рассмеялся, передал бычок следующему. Рита развернулась, подобрала камень с земли.

– Ну-ка повтори!

Длинный попятился назад.

– Эй, эй, ты чо!

– Беги, щас зафигачит! За Риткой не станет!

Длинный рванул за сарай, сразу за ним, вдогон, полетел камень.

У подъезда Рита остановилась. Весь проем двери загораживала внушительная фигура соседки, Екатерины Романовны. Она даже не поздоровалась.

– Иди, отца угомони!

Рита встала на ступеньки. Соседка продолжала перекрывать все пространство.

– Не успел жену в больницу отправить, а уже полный дом алкашей собрал. Допились до чертиков! Где они столько самогона-то нашли?

Рита достала из кармана ключ.

– Фокке-Вульф здесь?

Екатерина Романовна закашлялась, схватила Риту за локоть.

– Какой он тебе Фокке-Вульф, пигалица? Франц Викентьевич – уважаемый человек, пенсионер.

– Руки уберите!

Рита выдернула руку, протиснулась между соседкой и перилами, вошла в дом, осторожно открыла комнату. За столом сидели собутыльники отца. Сам он распечатывал очередную бутыль самогона.

– Ритуля… доча!

– Карточка где?

– Тебе зачем?

– Мама велела!

– Тута я велю… бабки, они не для детей…

– Деньги на лекарства нужны!

– Колек, чо она тебе по ушам трет?

Моня, наблюдая за разговором, вертел в руке пустой стакан. Второй мужик ковырял вилкой консервы. Отец налил всем до краев, развернулся к Рите.

– Иди, иди… уроки делай!

Рита подошла к столу, встала напротив отца.

– Деньги отдай!

Отец дернулся, обжегся сигаретой.

– Ах ты сс… ну-ка, пошла отсюда! И чтоб я тебя больше не видел!

Рита резко развернулась и, опрокинув бутылку, вышла из квартиры.

Франц Викентьевич любил этот день. С утра, в костюме и галстуке, он был на кладбище, на могилах жены и дочери. Придя домой, доставал семейный альбом и, бережно листая страницы, долго рассматривал дорогие ему пожелтевшие фотографии. И уже под вечер, выпив рюмку-другую, выносил из шкафа женские и детские платья, раскладывал их на диване и тихо с ними разговаривал.