Читаем Степной ужас полностью

А лет двадцать спустя, в шестидесятые, поневоле пришлось вспомнить во всех подробностях. Сама жизнь заставила, чередой пошли примечательные события…

В большую моду вошли джинсы, в точности те самые, «форменные брюки», что тогда были на всей четверке. Молодежь в них чуть ли не поголовно щеголяла, и мужчины, и женщины. Я тоже со временем прикупил себе джинсы – говоря по-военному, для повседневного ношения. Мне тогда годочков было немало, на полпути от сорока к пятидесяти, но и жена, и сын с дочкой меня в конце концов убедили. Я и сам видел, что джинсы запросто носили не только мои ровесники, но и люди гораздо старше. Удобная все же вещь: и прочные, и гладить не надо, а если вытрутся, то это только модно. Для дачи одежды лучше и не придумаешь.

Девушки в массовом порядке закурили, и никто уже не считал их ни проститутками, ни шалавами, разве что особенно упертые старики. Правда, некоторые приличия все же соблюдали – старались не дымить на людях, на улице. Мы с женой однажды убедились, что дочка тайком покуривает, но потачки ей не давали, настрого предупредили, чтобы с цигаркой в зубах на глаза не показывалась. Совсем бросить и не пытались заставить – безнадежное дело…

Курили девчонки исключительно сигареты с фильтром – как и я. Когда они вошли в широкий обиход, я моментально узнал те самые «желтые цилиндрики с крапинками» – фильтры, ясное дело…

И машины… Сначала я только в западных фильмах видел такие, как две капли воды похожие на машину той четверки: одни прямые линии, те самые «коробки на колесах», которые мне в войну не понравились, а потом стал привыкать, когда сменилась автомобильная мода и появились новые марки совсем другого облика. А году в семидесятом у нас под названием «Жигули» стали выпускать итальянский «Фиат», и не осталось никаких сомнений: тогда у них были именно что «Жигули» самого первого выпуска, те, что позже прозвали «копейкой». Я сам, отстояв несколько лет в очереди, приобрел такую. После войны стал заядлым автомобилистом, в пятьдесят восьмом купил четыреста первый «Москвич», с него и пересел сначала на «копейку», а там и на «шестерку».

Девушки стали носить волосы распущенными – после того как во французском фильме «Колдунья» так появилась Марина Влади, тогда уже знаменитость. Вошли в широкое употребление и куртки из синтетики – разноцветные, яркие (теперь мне ясно, что и их «скатерка» была синтетическая).

Машина, сигареты с фильтром, магнитофон, портативная газовая плитка… Одним словом, настал момент, когда я уже не сомневался, что встретился с парнями и девчонками из будущего. Всё в эту мысль прекрасно укладывалось, как патроны в обойму, абсолютно всё. Их сытый, благополучный и беззаботный вид – а каким ему еще быть? То, что они говорили о сборах, а войны словно бы и не знали. То, что на фронт «никто не берет» – и неудивительно, потому что нет никакого фронта. Ручаться можно, они и не заподозрили, кто я такой – мне приходилось потом три раза бывать на сборах, и нас одевали в форму времен Отечественной, даже тогда, когда парадно-выходная форма стала совсем другой, повседневная долго оставалась той же самой.

Мои награды? Тоже ничего удивительного, что они не опознали их сразу и не поняли, к какому времени они принадлежат, – уже далеко не все молодые в наградах Отечественной разбирались. А впрочем, «Отвагу» и «Боевые заслуги» до сих пор дают, это «Славой» после войны больше не награждали…[9]

Самое занятное, я могу примерно определить, откуда они – ну, с разбросом в несколько лет. «Жигули» первой модели стали продаваться в семидесятом, а кассетные магнитофоны пошли в широкую продажу в первой половине семидесятых. Кассеты были гораздо удобнее катушек с лентой, и все, кто только имел возможность, очень быстро приобрели кассетники. А у них был именно что катушечный. Так что – первая половина семидесятых, не раньше и не позже.

Вот так получилось: они не усмотрели ничего шибко уж необычного во мне, а я – в них. Так и распрощались. Причем… Я, хоть и через двадцать с лишним лет, сообразил, кто они такие, а вот они, есть сильное подозрение, так и не поняли, кто я такой. Их ровесник, попавший на военные сборы, – вот и все…

Как так вышло, что времена совместились без всяких звуковых и световых эффектов, на которые богаты фантастические фильмы, я и не берусь гадать. Так вот получилось – насквозь обыденно, буднично. Посидели у одного костра – и разошлись. Точно так же не берусь гадать, было ли приключившееся со мной одним-единственным, уникальным случаем.

И еще одно, над чем я не берусь ломать голову… Это я ненадолго провалился в будущее, или они – в прошлое? Поди разберись. С одной стороны, в моем времени не было на опушке ни поваленных деревьев, ни следа от нескольких разжигавшихся на том месте костров. Можно допустить, что это я ненадолго угодил в будущее. А можно думать, что дело обстояло как раз наоборот, что в прошлое попал кусочек опушки с кострищем и поваленными осинами, кто знает истину?

<p>А эта свадьба…</p>

Было это на исходе лета сорок пятого, в Чехословакии.

Перейти на страницу:

Все книги серии Бушков. Непознанное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза