Степной волк. Нарцисс и Златоуст

После ужина Юлия удалилась. Была уже глубокая ночь. Со свечой в глиняном подсвечнике она покинула общество, холодная, как маленькая монашка. Остальные посидели еще час, и, пока мужчины толковали об урожае, об императоре и епископе, Лидия, вся пылая, прислушивалась к светской беседе, завязавшейся между Златоустом и дамой. Говорили о пустяках, но вокруг них плелась густая, притягательная сеть взаимных намеков, взоров и маленьких жестов, полных значения и чувства. Девушка впитывала эту атмосферу с жадным любопытством, но и с отвращением, и когда она видела или чувствовала, что колено Златоуста под столом касается незнакомки, то воспринимала это как прикосновение к собственному телу и вздрагивала. После всех этих переживаний она не могла заснуть и полночи прислушивалась с колотящимся сердцем, уверенная, что те двое сойдутся. В ее воображении свершилось то, чего на самом деле не было; она видела их сплетенные тела, слышала поцелуи и при этом дрожала от возбуждения, боясь и одновременно желая, чтобы обманутый рыцарь застал любовников и всадил этому противному Златоусту нож в сердце.

На следующее утро небо было затянуто облаками, дул влажный ветер, но гость, отказываясь от всех приглашений остаться подольше, настоял на скором отъезде. Когда гости садились на коней, Лидия стояла тут же, пожимала руки, произносила прощальные слова, но делала это бессознательно; она смотрела, как жена рыцаря, садясь на коня, оперлась ногой в подставленные руки Златоуста и как его правая рука крепко-крепко обхватила и на мгновение сильно сжала ногу женщины.

Гости уехали, Златоусту надо было идти работать. Через полчаса он услышал, как внизу раздался властный голос Лидии, как ей подвели коня. Его хозяин подошел к окну и посмотрел вниз, улыбаясь и качая головой, затем они оба смотрели, как она выезжает со двора. В этот день они мало продвинулись в латинском сочинении. Златоуст был рассеян; хозяин отпустил его раньше обычного.

Златоуст незаметно вывел со двора своего коня, рысью, все быстрее и быстрее, скакал он навстречу влажному и прохладному осеннему ветру по увядшей местности, чувствуя, как разогревается под ним конь и горячее становится собственная кровь. По жнивью и по пустоши, через луга и болота, заросшие осокой и хвощом, скакал он, вдыхая воздух серенького дня, через небольшие ольшаники, по источавшему запах гнили сосновому лесу и снова по бурому опустевшему лугу.

На высоком гребне холма, резко выделявшемся на фоне светло-серого неба, он увидел фигурку Лидии, которая выпрямившись сидела на бежавшей медленной трусцой лошади. Он припустил к ней; едва увидев, что ее преследуют, она пришпорила лошадь и поскакала прочь. Он то терял ее из виду, то снова видел, как она скачет с развевающимися волосами. Он преследовал ее, как охотник преследует дичь, сердце его смеялось, короткими ласковыми возгласами он подбадривал своего коня, на полном скаку радостно замечал приметы местности — идущие под уклон поля, ольшаники, группы кленов, глинистые берега прудов, снова ловил глазами свою цель, прекрасную всадницу. Вскоре он ее настиг.

Увидев, что он уже близко, Лидия прекратила гонку и пустила лошадь шагом. Она не оборачивалась к преследователю. Гордо, с равнодушным видом ехала она как ни в чем не бывало, будто никого рядом не было. Он подъехал ближе, обе лошади мирно шагали рядом, но и они, и всадники были разгорячены погоней.

— Лидия! — тихо позвал он.

Она не ответила.

— Лидия!

Она молчала.

— Красивое зрелище — смотреть издали, как ты скачешь, Лидия, как развеваются твои золотистые волосы. Прекрасное зрелище! Ах, как чудесно, что ты ускакала от меня! Только тогда я заметил, что ты меня немножко любишь. Я не знал этого, даже вчера вечером. И только когда ты попыталась убежать от меня, я вдруг понял. Ты, верно, устала, милая, давай спешимся!

Он быстро соскочил с коня и сразу схватил ее повод, боясь, как бы она снова не вырвалась вперед. Лицо ее стало белым как снег, и, когда он помог ей сойти с лошади, она разрыдалась. Он бережно провел ее несколько шагов, помог сесть на высохшую траву и опустился рядом с ней на колени. Она сидела и боролась с рыданиями, боролась мужественно и справилась с ними.

— Ну и скверный же ты! — начала она, как только смогла говорить.

— Так уж и скверный?

— Ты обольститель женщин, Златоуст. Давай забудем то, что ты мне только что сказал, твои бесстыдные слова, не пристало тебе со мной так говорить. С чего ты взял, что я тебя люблю? Забудем об этом? Но как мне забыть то, что довелось увидеть вчера вечером?

— Вчера вечером? Что же такое ты увидела?

— Ах, не притворяйся и не лги так! Ты отвратительно и бесстыдно заигрывал на моих глазах с этой женщиной! У тебя что, стыда нет? Ты даже ногу ей погладил, под столом, под нашим столом! У меня на глазах! А теперь, когда она уехала, ты начинаешь преследовать меня! Да ты и впрямь не знаешь, что такое стыд.

Златоуст давно уже раскаялся в словах, которые сказал ей, когда помогал сойти с лошади. Как глупо все вышло, в любви слов не надо, лучше было молчать.