Никогда бы он не нарушил ее запрета, не пошел бы наперекор ее желанию, ее намеку. Он сам удивлялся тому, какой властью обладает она над ним. Но он страдал. Страсть его оставалась неутоленной, и сердце его часто яростно противилось этой зависимости. Иногда он хотя и с трудом, но все же освобождался от этой зависимости. Иногда он с изысканной учтивостью ухаживал за младшей Юлией, и вообще было крайне необходимо оставаться в добрых отношениях с этой важной особой и по возможности вводить ее в заблуждение. Странно складывались его отношения с этой Юлией, которая то вела себя по-детски, то казалась очень мудрой. Она, без сомнения, была красивее Лидии, это была красавица необыкновенная, что, наряду с не по возрасту умной детской наивностью, сильно привлекало Златоуста; порой он бывал по уши влюблен в Юлию. Именно благодаря этому чувственному влечению, которое вызывали в нем сестры, он нередко с удивлением постигал разницу между вожделением и любовью. Вначале он смотрел на обеих сестер одинаковыми глазами, обеих находил желанными, Юлию, правда, красивее и соблазнительнее, одинаково добивался благосклонности той и другой и не спускал глаз с обеих. А вот теперь Лидия обрела над ним эту власть! Теперь он любил ее так сильно, что из любви к ней даже отказывался от полного обладания ею. Ему была близка и дорога ее душа, в своей детскости, нежности и склонности к грусти она напоминала его собственную душу; порой он бывал удивлен и восхищен, до какой степени эта душа гармонировала с ее телом; она могла что-то сделать, что-то сказать, выразить желание или суждение, и ее слова, настрой ее души в совершенстве соответствовали форме, свойственной разрезу ее глаз и очертаниям пальцев!
Эти мгновения, когда он, казалось, прозревал основные формы и законы, по которым складывались ее характер, душа и тело, часто возбуждали в Златоусте желание как-то удержать и воссоздать этот образ, и он попытался на нескольких листах, хранимых им в глубокой тайне, набросать пером по памяти очертания ее головы, линию бровей, руку или колено.
С Юлией отношения несколько усложнились. Она явно чуяла волны любви, в которых плавала ее старшая сестра, и все ее помыслы, исполненные любопытства и страсти, были устремлены к этому раю, хотя ее своенравный рассудок этому противился. Со Златоустом она старалась быть подчеркнуто холодной и сдержанной, но, забывшись, могла наблюдать за ним с восхищением и чувственным любопытством. С Лидией она часто бывала очень нежна, порой забиралась к ней в постель и с затаенной жадностью впитывала в себя близость любви и пола, нарочно касаясь запретных и желанных мест. Затем почти в оскорбительной форме она давала понять, что знает о тайных похождениях Лидии и презирает их. Дразня и мешая, металось прекрасное и капризное дитя между влюбленными, жадно упивалось в мечтах их тайной, то разыгрывая из себя невинность, то обнаруживая опасную осведомленность; из ребенка она быстро превратилась в существо с диктаторскими замашками. Лидия страдала от этого больше, чем Златоуст, который и видел-то младшую в основном за столом. От Лидии не ускользнуло и то, что Златоуст неравнодушен к прелестной Юлии, порой она замечала, как его оценивающий взгляд наслаждается ее красотой. Лидия не смела раскрыть рта, все так усложнилось, стало таким опасным, Юлию ни в коем случае нельзя было расстраивать и обижать; ах, в любой день и в любой час тайну их любви могли раскрыть, их трудному, тревожному счастью могли положить конец, быть может ужасный.