Степной волк. Нарцисс и Златоуст

Пытаясь разгадать тайну этого человека, он добрый час наблюдал за погруженным в свою работу мастером. Затем в его сознании стал складываться и проступать перед внутренним взором другой образ, образ человека, которого он знал лучше, чем кто бы то ни было, которого он любил и которым искренне восхищался; и в этом образе не было разрыва и противоречия, хоть и он нес в себе самые разные черты и напоминал о многих борениях. Это был образ его друга Нарцисса. Он все больше сгущался, превращаясь в нечто единое и целостное, в этом образе все яснее проявлялся внутренний закон любимого человека — облагороженная духовной муштрой голова, красивый, строго очерченный рот, которому служение духу придало особую утонченность, немного печальные глаза, отмеченные печатью борьбы за духовность, худые плечи, длинная шея, нежные благородные руки. С тех пор как он расстался с ним в монастыре, Златоуст никогда еще так ясно не видел своего друга, не был столь одержим его образом.

Будто во сне, безвольно и все же с готовностью подчиняясь необходимости, Златоуст осторожно приступил к рисунку, благоговейно, любящей рукой набрасывал на бумаге образ, который жил в его сердце, и забыл о мастере, забыл о самом себе и о месте, где он находился. Он не видел, как постепенно менялось освещение в зале, не видел, как мастер много раз поглядывал на него. Он выполнял задание, словно совершая жертвоприношение, отдаваясь ему всем сердцем и стараясь возвысить и запечатлеть образ друга таким, каким он сейчас жил в его душе. Без колебаний воспринял он свое задание как исполнение долга, как выражение благодарности.

— Время обедать, — сказал, подойдя к столу, Никлаус. — Приглашаю и тебя к столу. Ну-ка, покажи, что ты нарисовал?

Он остановился за спиной Златоуста и взглянул на большой лист бумаги, затем отстранил художника и взял лист в свои сноровистые руки. Златоуст стряхнул оцепенение и с робким ожиданием поглядывал на мастера. Тот стоял, держа рисунок в обеих руках, и очень внимательно рассматривал его острым взглядом строгих светло-синих глаз.

— Кого это ты нарисовал? — спросил он спустя некоторое время.

— Это мой друг, молодой монах и ученый.

— Ладно. Иди во двор и вымой руки. Потом мы поедим. Моих помощников нет, они работают в другом месте.

Златоуст послушно вышел, нашел двор и источник и вымыл руки. Он бы многое дал, чтобы узнать мысли мастера. Когда он вернулся, того не было, было слышно, как он возился в соседней комнате; когда он появился, тоже умывшийся, на нем вместо фартука был добротный суконный сюртук, в нем мастер казался солиднее и торжественнее. Он повел Златоуста вверх по лестнице, перила которой были украшены вырезанными из орехового дерева головками ангелов, и через переднюю, уставленную старыми и новыми скульптурами, они попали в красивую комнату, пол, стены и потолок которой были из дерева твердых пород; в углу у окна стоял накрытый стол. В комнату вбежала девушка, Златоуст узнал красавицу, которую видел вчера вечером.

— Лизбет, — сказал мастер, — принеси-ка еще один прибор, я привел гостя. Это… Да я ведь даже не знаю, как его зовут.

Златоуст назвал себя.

— Значит, Златоуст. Мы можем садиться?

— Минуточку, отец.

Она достала тарелку, выбежала и вернулась со служанкой, которая несла обед: свинину, чечевицу и белый хлеб. За едой отец разговаривал с дочерью о том о сем. Златоуст сидел молча, ел мало и чувствовал себя очень неуверенно и подавленно. Девушка ему очень понравилась, красивая и статная, почти одного роста с отцом, она сидела чинно, словно за стеклом, казалась совершенно недосягаемой и не удостаивала незнакомца ни словом, ни взглядом.

После обеда мастер сказал:

— Я хочу отдохнуть еще полчасика. Иди в мастерскую или погуляй немного на улице, потом поговорим о деле.

Поблагодарив, Златоуст вышел. Прошел час или более того с тех пор, как мастер увидел его рисунок, но он не сказал о нем ни единого слова. И вот на тебе — жди еще целых полчаса! Что ж, ничего не поделаешь, придется подождать. В мастерскую он не пошел, ему не хотелось снова увидеть свой рисунок. Он вышел во двор, сел на деревянный лоток источника и смотрел, как вода тоненькой струйкой непрерывно льется из желоба, попадает в каменную чашу, образуя крошечные волны и каждый раз увлекая за собой в глубину немного воздуха, который белыми пузырьками поднимался на поверхность. В темном зеркале источника он увидел свое отражение и подумал, что этот Златоуст, который смотрел на него из воды, давно уже не монастырский Златоуст или Златоуст Лидии, да и лесным бродягой он уже больше не был. Ему подумалось, что он, как и любой другой человек, плывет по реке жизни, постоянно преображаясь, и в конце концов перестает существовать, тогда как созданный художником образ всегда остается неизменным.