Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана

Великие скифские вторжения VII в. до н. э. на Кавказ, в Малую Азию, в Армению, в Мидию и в Ассирийскую империю представляют интерес не только для политической истории. Первоначальный контакт скифов с ассирийским миром, для которого они, не будем этого забывать, стали союзниками, федератами[12], этот тесный контакт, продолжавшийся около века, с нашей точки зрения, является важнейшим фактом для любого, кто изучает искусство степей. Прежде всего, вполне вероятно, что именно во время их набегов в Передней Азии в VII в. до н. э. скифы завершили переход от эпохи бронзы к эпохе железа. Спешим добавить, что в самом начале скифская культура также испытала влияние гальштаттской техники обработки железа в кельто-дунайском регионе (Гальштатт между 1000–900 и 500–450 гг. до н. э., Скифия между 700 и 200 гг. до н. э.). Но в особенно тесном контакте со скифами в результате бурных перемещений народов в VII в. до н. э. оказались Кавказ и страна мидян – в частности, Луристан. Франц Ханчар согласен со своим венским коллегой Ф.В. Кёнигом, который как раз считает, что именно к VII в. до н. э. сле дует отнести большую часть бронзовых предметов от Кубани до Кавказа, а также часть бронзовых предметов из Луристана, на противоположной юго-западной стороне древней Мидии. По мнению Ханчара, бронзовые предметы с Кубани и даже из Луристана частично принадлежат киммерийцам. Здесь очевидна связь тех и других с начальным периодом скифского искусства, поскольку орды скифских и киммерийских захватчиков в то время кружили в одних и тех же регионах. Впрочем, у нас имеется неоспоримое доказательство прямого влияния ассиро-вавилонской Месопотамии на первые произведения скифского искусства: железная с золотом секира из Келермеса с Кубани (приблизительно VI в. до н. э.), секира, на которой древняя ассиро-вавилонская (и луристанская) тема двух козлов, стоящих у древа жизни, соседствует с двумя прекрасными оленями, изображенными в реалистической манере, явно вдохновленной ассирийским животным стилем, но уже специфически скифской по причине использования декоративных мотивов.

Мы видим, как из этой отправной точки выходит весь скифский звериный стиль, который можно определить, сказав, что от ассирийского (или греческого) натурализма он переходит к декоративным целям. В окончательно сложившемся виде это искусство предстает в золотых оленях из могильника в станице Кост ромская, также на Кубани (предположительно, VI в. до н. э.) и в спиралевидных стилизациях их рогов. Так, в Южной России на много веков устанавливается эстетика степей с ее четкими тенденциями, их распространение на восток, вплоть до Монголии и Китая, мы еще проследим. С самого начала в нем проявляются два течения: натуралистическое, очевидно периодически обновляемое вливаниями из ассиро-ахеменидского источника, с одной стороны, и эллинистического – с другой; декоративное направление, которое, как мы только что сказали, сминает, деформирует и уводит это течение к чисто орнаментальным формам. В конце концов, реалистический анимализм, никогда не выпадавший из поля зрения этого народа укротителей диких лошадей и охотников, станет опорой и предлогом для декоративных стилизаций.

Данная тенденция объясняется одинаковыми условиями кочевой жизни, как для скифо-сарматов на западе, так и гуннов на востоке. При отсутствии у них постоянных городов и роскошных дворцов скульптура, барельеф и живопись, единственные виды искусства, требующие реализма, оставались чуждыми им. Вся их роскошь ограничивалась одеждой и ювелирными изделиями, деталями снаряжения или конской сбруей и т. д. А все эти предметы – аграфы и поясные пластины, накладки на конскую сбрую, пряжки ножен и сбруи, накладки на повозки, всевозможные древки и рукоятки, не говоря уже о коврах, таких как найденные в Ноин-Ула, – похоже, предназначались для стилизованного, даже геральдического, использования. Кроме того, как уже было сказано, северные кочевники, принадлежали ли они к иранской семье, как скифы, или к тюрко-монгольской, как гунны, проводили свою жизнь в степи, на коне, охотясь на стада оленей и диких ослов, становясь свидетелями того, как в бескрайних степях волки преследуют антилоп. Естественно, что в силу как образа жизни, так и особенного характера своей роскоши они в конце концов восприняли из ассиро-вавилонского опыта лишь геральдическую тематику и стилизованные изображения схваток животных. Наконец, как отмечает Юхан Гуннар Андерсон, похоже, что эти изображающие животных фигурки имели у степных охотников чисто магическое значение, как когда-то было с фресками и фигурками из кости наших мадленцев.