Степные волки

«Что это, — думал он про Туманова, — он твердит всё одно и то же, как попугай!»

У ворот усадьбы Дмитрий Сергеевич увидел горничную Анны Николаевны и подошёл к ней. Та улыбнулась ему навстречу.

— Совсем вы нас позабыли, барин!

Самбуров сердито сверкнул глазами. Ему показалось, что горничная издевается над ним. «Барином зовёт, — подумал он, — а сама смеётся!»

— Вот что, Наташа, — сказал он, сердито хмуря брови, — вызови как-нибудь барыню, скажи, что я желаю её видеть непременно. Я буду ждать её за садом, у речки. — Он ещё что-то хотел добавить, но махнул рукою и пошёл по направленно к речке. Горничная подумала: «Ишь глазищами ровно волк сияет!» — и исчезла в воротах, шурша накрахмаленными юбками.

Самбуров сидел на круче; под его ногами тихо плескалась голубая, затканная звёздами, речка. А он смотрел на голубые волны тоскующими глазами и думал: «Она меня не любит; не любит и никогда не любила; я был для неё барской прихотью, капризом. Она целуется с другим, когда у меня на губах ещё не остыли её поцелуи. Я избегал её, и она меня стала преследовать; теперь я преследую её, и она меня избегает. Я не прощу ей этого ни за что. Я не прощу ей, не прощу, не прощу! — будто всё кричало в нем. — Она сама позвала меня за собою и насильно вторглась в мою жизнь, так пусть же и расквитывается за это!»

— Баре! — прошептал Самбуров. — Они привыкли ценить человеческую личность в грош!

Сердцем Самбурова овладело бешенство. Внезапно ему вспомнилось, как кучер Прохор бил свою любовницу, приревновав её к какому-то парню; он бил её сапогами и кнутом и порвал на ней всё платье. Самбуров вспомнил, как Прохор во время истязания сладострастно зажмуривал глаза, и подумал: «Может быть, это его успокоило». Самбуров представил себе Анну Николаевну избитую и в изорванном платье, но ему стало гадко и стыдно.

Самбуров вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла Анна Николаевна, красивая и оживлённая, сияя своими чудными глазами. Он подошёл и взял её руки. Она увидела ружьё, лежавшее у его ног на песке, и слегка побледнела. «От этого зулуса можно ожидать всего!» — подумала она, и лёгкий озноб прошёл по её телу. Но она оправилась и ласково поздоровалась с Самбуровым. Запах сильных духов отделялся от её платья и ударил тому в голову как крепкое вино. Когда-то он проводил у этой женщины дни и ночи и сам пропитывался запахом этих духов. А теперь? Самбуров стиснул её руки и заглянул ей в глаза глубоко, глубоко, точно пытаясь разгадать душу молодой женщины; но глаза не выдавали тайны, они улыбались. Самбуров и Анна Николаевна молча смотрели друг на друга. Стая диких уток со свистом пронеслась над ними и шлёпнулась где-то близко, разбив речное зеркало. Из лугов донеслась унылая песня косца и точно разбудила Самбурова; он наклонился к лицу Анны Николаевны и с трудом переводя дыхание спросил:

— Скажите откровенно — любите ли вы меня? Не бойтесь ничего, не жалейте меня и говорите правду. Я прощу вам все, — слышите ли? — все, кроме лжи… — Он хотел говорить ещё, но спазмы давили его горло. Анна Николаевна обласкала его глазами.

— Я вас люблю, но только видите ли…

— Вы лжёте! — вырвалось у Самбурова. Анна Николаевна побледнела; лёгкий озноб снова прошёл по её телу. Она увидела, что он весь дрожит, как напуганная лошадь.

— Милый, успокойся! Я люблю тебя, и мы снова увидимся дня через три, через четыре… — сказала она, стараясь придать своему голосу как можно больше спокойствия, — как-нибудь… теперь невозможно… — Она протянула руку, желая приласкать Дмитрия Сергеевича.

Самбуров поймал эту руку, кинул её от себя прочь и бешено крикнул:

— Вы лжёте! Несколько минут тому назад вы целовались с Тумановым!

Анна Николаевна вспыхнула. Глаза её упрямо сверкнули.

— Нет, не лгу! (Она повысила голос.) Я никогда не лгу!

— Лжёте! — крикнул Самбуров и позеленел. — Я видел это своими глазами; вы целовались с Тумановым! — Самбуров стал стискивать её руки. Ему снова припомнилась избитая любовница Прохора, и глаза его загорелись бешенством.

— Сознайтесь, пока не поздно! Я прощу вас! — кричал он, не выпуская её руки.

— Неправда! — крикнула Анна Николаевна, сердито сводя брови. — Вам это показалось! Мне не для чего лгать вам: я не боюсь вас и не признаю над собой вашей власти, я ничего не обещала вам и ничем вам не обязана! — Анну Николаевну раздражала настойчивость Самбурова, и она не хотела сдаваться! Она тряслась всем телом и кричала:

— Я ничем не обязана вам и не лгу; лгут только трусы!..

— А я, — крикнул Самбуров, — многим обязан вам! Обязан, обязан! Вы вторглись в мою жизнь; вы играли мной, как игрушкой, как рабом!.. — Он совсем задыхался; его сердцу стало тесно в груди, и это производило нестерпимую боль; в его глазах загорелись волчьи огоньки. Он всё бешенее стискивал руки молодой женщины. Золотой браслет скатился с руки Анны Николаевны. Самбуров увидел его и вспомнил тот вечер, когда он до крови оцарапал себе губы этим самым браслетом. Это было так недавно. Грудь Самбурова задрожала от злобы, и он закричал, наклоняясь к лицу молодой женщины: