— Есть в пять утра, — откозырял мичман и весело сбежал в кают-компанию, чуть освещенную электрической лампочкой, затененной синим абажуром. Наскоро сорвав с себя шинель и фуражку, Кудревич с размаху бросился в кресло и сейчас же забылся в полудремоте. Охотно отдаваясь ей, он слышал со стороны машинного отделения какие-то таинственные шорохи, равномерный шум, точно чье-то тяжелое дыхание; слышал, как стучал руль под ударами зыби, как над головой шуршали чьи-то шаги. Как ни хотелось, уснуть не удавалось. Стоило дремоте лишь на мгновение перебороть сознание, как сейчас же, словно нарочно, сердито и неестественно громко начинал стучать руль, усиливались неизвестные шорохи. Мичман открывал слипающиеся глаза, смотрел на часы, снова впадал в дрему. Ему казалось, что он совсем не спал, когда стрелка подошла к пяти. Он надел валявшиеся рядом шинель и фуражку и вышел наверх.
— Вижу предмет! — делая сильное ударение на первом «е», крикнул в пространство сигнальщик Кружко. И вслед за ним тем же самым возгласом откликнулся с правого борта сигнальщик Леонтий Иванов; а через секунду с бака донеслось восклицание Воронцова:
— Вижу, дымит!..
Это в белесоватой мгле едва забрезжившего рассвета всевидящие глаза сигнальщиков заприметили какие-то корабли.
Сергеев навел бинокль, сразу нашел дымы. Их было так много, что сомнениям места не оставалось: отыскалась, наконец, японская эскадра, которую Того так упорно и искусно прятал не то у Эллиота, не то у Бицзыво.
«Вижу неприятеля!» — немедленно просемафорил Сергеев «Решительному».
Лейтенант почувствовал себя довольным. Поставленная перед ним Макаровым задача — во что бы то ни стало открыть местопребывание врага — успешно выполнена.
«Ясно вижу!» — сию же минуту ответил «Решительный». Потом на нем один за другим набрали сигналы: «Иду в Артур!.. Следовать за мной…»
Оба миноносца круто повернули.
«Решительный», увеличивая скорость, стремительно вырвался вперед.
Сергеев увеличил скорость своего миноносца несколько неохотно. Ему хотелось подпустить японскую эскадру поближе, чтобы основательнее рассмотреть ее силы.
Через несколько минут оба корабля вошли в маслянистую сетку тумана, широким косяком нависшую над всем видимым пространством моря. Туман скрывал все. Изредка «Стерегущий» терял из виду «Решительного».
— Вот навязалась погодка на нашу голову! — сердито сказал Сергеев мичману.
— Сейчас ветер разгонит, — отозвался Кудревич.
Действительно, сильный западный ветер резкими порывами рвал слоившиеся столбы тумана в клочья. Туман редел, рассеивался, мало-помалу сменялся молочными тенями, за которыми начинали угадываться массивы Ляотешаня и Золотой горы. Затем и эти призрачные тени стали быстро таять по мере того, как поздний рассвет уверенно переходил в синее раннее утро. Оно крепло и расцветало на глазах, весело боролось с туманом и, насквозь просвечивая его, не оставляло на море ни одного темного пятна.
— Те-те-те! Смотрите-ка, пожалуйста! — воскликнул вдруг Кудревич.
В уползавшей дымке тумана острые глаза мичмана увидели недалеко от «Стерегущего» пять японских эскадренных истребителей, торопившихся от Порт-Артура в море. Истребители шли на большой скорости; их трубы то и дело обволакивались густыми, ржаво-темными клубами дыма, мгновенно уносимого ветром. Открывшаяся неприятельская флотилия, видимо, спешила. То были японские истребители: «Усугомо», «Синонимо», «Сазанами», «Акебоно». На носу пятого, двухтрубного, плывшего головным, вместо названия был виден только знак «№», но относящиеся к номеру цифры были закрашены неровными мазками извести.
Значение этого Сергеев знал еще со времен Иносы: если какой-нибудь японский корабль во время боевой операции не выполнил безукоризненно и полностью полученного от штаба задания, он «терял свое лицо», и его лишали имени. Вернуть потерянное имя он мог только подвигом, который должен был искать… Должно быть, пятый японец был из таких несчастливцев.
Корабль без имени Сергеев в первую минуту окрестил «Номер без цифр», а затем «Замазанный нос». Сорвавшееся с языка наименование было забавно, и лейтенант с улыбкой и чуть пренебрежительно, как вообще глядят на признанных неудачников, приглядывался к двухтрубному кораблю. Последний казался на вид гораздо большим, чем был на самом деле. Сразу было трудно понять, отчего это происходило. Лейтенанту потребовалось несколько мгновений, пока он сообразил, что дело в слишком высоком полубаке, увеличивавшем контуры миноносца. Сначала это пустячное открытие словно сняло с плеч Сергеева какую-то тяжесть, мешавшую ему сосредоточиться. Но ощущение легкости было недолгим. Оно исчезло, как только Сергеев с нарастающим вниманием стал присматриваться к остальным японским судам. Они тоже чем-то смущали его, в их очертаниях было что-то неестественное и ложное. С чувством беспричинного затруднения, как человек ставший в тупик при решении легчайшей задачи, Сергеев поглядывал то на истребители, то на море, словно отыскивал в своем постоянном друге разрешения неожиданно вставших вопросов.