– Нет. В момент убийства Регины вам было пять лет, а вероятность того, что эти преступления связаны, все-таки достаточно велика. В ночь убийства Кати вы дежурили в гостинице и если отлучиться на пляж и ударить соперницу ножом в грудь теоретически могли, то увезти и спрятать тело – нет. Я была рядом с вами. Вы могли, надев кеды Эльмиры Степановны, ударить меня по голове, подсунуть куклу в бассейн, специально для этого придя в гостиницу ночью, и поставить в мой номер бутылку с отравленной водой. Вот только вам совсем незачем было это делать. Разве что вы были соучастницей и покрывали Влада. Но тогда мы возвращаемся к первой версии, что убийца – он.
– Я никого не убивал.
– А я ему не помогала, – покачала головой Ирина.
– В свете вновь открывшихся обстоятельств и Регину, и Катю могла убить Эльмира Степановна. Скажем, из зависти или ревности. Однако это версия имеет право на существование с большой натяжкой. Она могла ударить меня по голове. Она, имея медицинское образование, знала, какой транквилизатор нужно подсыпать мне в воду. Есть еще альбом, из которого украли фотографии, и она вполне могла это сделать. Но ее виновность разбивается о неопровержимый факт. Именно Эльмира Степановна сейчас лежит в больнице с тяжелой черепно-мозговой травмой. Не ударила же она по голове сама себя.
Ирина внезапно еще сильнее побледнела, хотя это и казалось невозможным. С того момента, как Лика обнаружила ее сидящей на талановской кухне, девушка была бледнее некуда.
– Вы сейчас начнете подозревать моего отца, – выдавила она из себя.
Лика покачала головой.
– Нет, не начну. На ночь смерти Регины у него было установленное следствием алиби. У вашей матери был приступ панкреатита, после которого она даже попала в больницу, и он всю ночь за ней ухаживал. Он нашел меня без сознания, и на нем были совсем другие ботинки, а не красные кеды. Это не Константин Ливерьевич ударил меня по голове. В ту ночь, когда в бассейн подбросили куклу, он выходил из дома? Вы же были не на смене. Должны помнить.
– Нет, не выходил, – покачала головой Ирина. – Я, конечно, была после суточного дежурства, поэтому спала крепко. У меня вообще очень крепкий сон, потому что при сменной работе привыкаешь использовать любую свободную минуту, но у нас очень скрипит входная дверь. Папа никак не соберется ее смазать. Она скрипит так громко, что я всегда просыпаюсь, моя комната близко ко входу. Так что я совершенно точно знаю, что он никуда не выходил.
– Ну вот, – с удовлетворением продолжила Лика. – И в гостинице его, в отличие от Ермолаева, никто не видел, когда Эльмиру Степановну по голове ударили. И лекарство ему взять было негде. В смысле, что медицинского образования у него нет. В общем, вашего отца я не подозреваю.
– Я рада, – сказала Ирина просто. – Вот только Владу это никак не помогает. К сожалению.
– Вы вообще что собираетесь делать? – спросил Антон. – Ну ладно. Сейчас вы придумали сидеть на моей кухне. Но вы не можете прятаться тут вечно, особенно с учетом, что Вадька Спиридонов действительно мой друг, а потому может заявиться в гости. Сидя здесь, преступление не раскрыть. Должен быть какой-то разумный план действий. Хотя зачем я говорю о разумности человеку, сбежавшему из-под домашнего ареста?
– Мне можно называть вас Лушей? – спросил Панфилов у Лики вместо ответа.
– Меня зовут Гликерия, Лика. Луша – это для очень близких людей, – сухо сообщила она.
– Видите ли, Лика, если вы – ключ к преступнику, или, по крайней мере, он считает, что основная угроза разоблачения исходит именно от вас, значит, нужно этим воспользоваться, – сказал он, не обратив на сухость ее тона никакого внимания. – Надо сделать вид, что вы что-то вспомнили, и сообщить об этом всем потенциальным подозреваемым. Только не одновременно. И после этого просто ждать, кто из них отреагирует на посланный месседж и предпримет еще одну попытку вас устранить. Другими словами, нужно ловить преступника на живца.
– Я против, – тут же решительно заявил Антон. – Нельзя подвергать Лушу опасности. Поиском преступника занимаются полиция и органы следствия, и надо просто не мешать им делать их работу. В частности, было бы неплохо, если бы вы сдались и вернулись под домашний арест.
– После того как я сдамся, мера пресечения мне тут же будет изменена и я отправлюсь в тюремную камеру, – криво усмехнулся Панфилов. – Я готов, разумеется, но только в случае, если буду уверен, что делается все необходимое для поиска убийцы, не для того, чтобы закрыть дело, повесив все на меня. Я, знаете ли, не терпила. Никогда им не был и не собираюсь быть.
Каолиновая маска рядом с резиновой куклой. Красные кеды. Украденные фотографии… Какая-то мысль настойчиво билась Лике в висок, ища выхода. Безрезультатно.
– Ладно, – сказала она мрачно. – Утро вечера мудренее. Пока предлагаю уложить Влада спать в гостевой комнате, а Ирину проводить домой. Половина первого ночи, бедный Константин Ливерьевич там уже, поди, все морги и больницы обзвонил. А утром мы на свежую голову решим, что делать. И еще. Влад, а у вас есть в телефоне Катина фотография?