Стереть из памяти

– Я не буду бояться. Не буду бояться, – строго сказала она сама себе. – Я никуда не пойду, я не буду удаляться от дома. Я просто поговорю на крыльце с Ермолаевым, и в случае чего громко-громко закричу, и тогда Антон проснется и спасет меня.

Закончив одеваться, она засунула в задний карман джинсов телефон, на цыпочках прокралась в прихожую, плотно притворив дверь спальни, нагнулась, чтобы надеть кроссовки, и застыла, услышав стук в дверь. Так, Ермолаев уже пришел. Не надо, чтобы он разбудил Антона.

Так и не обувшись, Лика выскочила на крыльцо босая, лишь успев сорвать с вешалки куртку. Доктор Ермолаев топтался перед дверью. Дождя не было, но одет он был в длинный дождевик, правда без надвинутого на лицо капюшона, и этот дождевик вдруг сдвинул что-то в голове, вызывая прочно забытые воспоминания.

Дождевик. Кажется, в ту ночь, когда убили Регину, там, на пляже, был человек в дождевике. Но это был не дед, ушедший из дома в своей обычной куртке. Это был кто-то другой, мужчина в брезентовом плаще и резиновых сапогах, вот только у него лицо надежно скрывалось за надвинутым капюшоном.

– Луша, спасибо, что согласилась со мной встретиться, – проговорил Ермолаев. – Я не знаю, насколько важно то, что я накопал, может быть, это все глупость неимоверная.

Лика практически не слушала, что он говорит, погруженная в свои воспоминания. Лицо. Ей надо вспомнить лицо человека в дождевике. Почему он всплыл в ее сознании? Что он делал? Где стоял? Почему она вообще сейчас его вспомнила? Бубнеж Ермолаева мешал ей сосредоточиться.

– Дмитрий Владимирович, – с досадой сказала Лика, бросив тщетные попытки вспомнить, – вы бы уже начали рассказывать по порядку, а то мы понапрасну теряем время.

– Да-да, – ее собеседник вздохнул. – В общем, я поднял в архиве историю болезни Насти. Они хранятся двадцать пять лет, а прошло только двадцать, так что, можно сказать, повезло. Так вот, там разночтения, понимаешь? Она действительно поступила с острым панкреатитом, но это было на сутки позже, чем они всем сказали.

Настя? Господи, это еще кто? Лика хотела задать этот вопрос, но не успела. Женский крик разрезал ночную тишину, и в нем было столько страха и боли, что слова застыли у Лики на устах.

– Помогите!!!!!

Крик доносился с пляжа. Лика заметила, как Ермолаев изменился в лице.

– Вдруг это Аня? – пробормотал он, одним прыжком слетел с крыльца, практически не касаясь ступенек.

Он мчался к воротам, не обращая больше на Лику никакого внимания. Немного подумав, она побежала за ним, не тратя времени на то, чтобы вернуться в дом и разбудить Антона. Потом, все потом.

Сначала трава, а потом песок неприятно холодили пальцы. Как и двадцать лет назад, она босая. Фонарика у нее не было, поэтому ночная августовская тьма, пусть и не такая густая, как на юге, скрывала пространство, в котором лишь угадывались очертания деревьев, элементов детской площадки, скамеек.

Помимо темноты на пляж еще наползал туман. Видно становилось совсем плохо, и Луше отчаянно хотелось вернуться туда, домой, где было тепло, уютно и безопасно, где можно было включить свет, разгоняя живущих в темноте демонов, и где спал совсем не похожий на демона мальчик из ее детства. Антон Таланов.

Яркий свет фонарика, зажженного кем-то другим, находящимся чуть впереди и сбоку, под деревьями, разрезал белесую от тумана темноту, и Лика увидела лежащую на спине женскую фигуру. Ощущение дежавю усиливалось, отчего начинала противно кружиться голова. Правда, платье на лежащей женщине было не белое, как у Регины Батуриной, а какое-то темное. В похожем сегодня принимала их во время обеда Светлана, надев поверх фартук, как носила бабушка.

Лика оцепенела, но заставила себя сделать еще несколько шагов, с трудом передвигая вязнущие в холодном песке ноги. Над телом на коленях стоял человек, одетый в дождевик с капюшоном, надежно скрывающим его лицо. Ермолаев? Или у того был какой-то другой дождевик?

Она не осознавала, что хорошо видна в луче света, вырезающего из тьмы ее фигуру. Человек в дождевике медленно повернулся, и теперь ей было хорошо видно его лицо. Да. Тогда, двадцать лет назад, он тоже повернулся к ней, и она его увидела и узнала, просто проклятая амнезия, возникшая в результате шока, надежно запечатала увиденное в памяти.

Фонарик в чужой руке дрогнул, луч света описал полукруг, из-за чего лежащее на песке тело пропало из виду. Луша пыталась закричать, но не успела, потому что закричал кто-то другой. Голос был знакомый, но сильно искаженный, она не могла с ходу определить, кто именно кричал.

– Прочь! – требовал голос. – Прочь отсюда. Беги! Луша, беги!

Она повернулась и побежала вдоль моря, удаляясь от дома все дальше и дальше. Слева плескались на берег равнодушные воды Финского залива, справа вставали сосны, загораживая выход на тротуар, за спиной оставалось страшное, требующее, чтобы она бежала, уносила ноги, спасалась.