Стертый мальчик

Я буду повторять эту молитву в течение всего пребывания в ЛД. Господи, сделай меня непорочным, как эта капля.

Я почти не помню дорогу до «Любви в действии». Я старался смотреть в сторону – не хотел запоминать то, что проносилось за окном машины. Однако какие-то детали невозможно стереть из памяти: мутную, карамельного цвета Миссисипи под стальными балками моста Мемфис-Арканзас (размах американского Нила взбудоражил мой сонный утренний разум); стеклянную пирамиду на окраине города, отражающую горячие лучи на лобовое стекло. Стоял ранний июнь; к полудню все поверхности в городе раскалялись добела, так, что к ним нельзя было притронуться более чем на долю секунды. Отдохнуть от жары удавалось только рано утром, когда солнце дремало на краю горизонта и лишь предвещало хорошую погоду.

– Уверена, они могли найти место получше, – проворчала мама, заезжая на парковку перед одноэтажным торговым комплексом. Будучи частью зажиточного района, это место считалось самым престижным в городе, хотя торговый комплекс выглядел не слишком привлекательно. В нем размещались магазины эконом-класса и небольшие клиники, нашедшие здесь временное пристанище. Выбеленный красный кирпич и стекло. За двойными дверями открывалось белое фойе с искусственными растениями. Над входом красовалась эмблема – перевернутый треугольник с дырой внутри, вырезанной в форме сердца, которое пронзали длинные тонкие полосы. Мы вышли из машины и направились к дверям, мама, как всегда, на шаг впереди.

В фойе администратор с улыбкой попросил меня расписаться в регистрационном журнале. Ему было около двадцати пяти. Одет он был в свободную тенниску, и глаза его лучились яркой и искренней синевой. Я думал, что встречу здесь бледного изможденного призрака, уже поборовшего в себе все самое интересное, однако этот парень выглядел так, словно был готов поиграть со мной в Halo, а потом на ее примере рассказать о том, как ему помог Бог: «Тебе необходимо сражаться с врагом, пришельцем, внедряющимся в твою душу…» Мне доводилось сталкиваться с похожими на него молодыми пасторами, которые вели себя подобным образом.

Не могу вспомнить его имени. Не помню, был ли хоть какой-то намек в том фойе на то, что ждало меня впереди; не помню ни картин на стенах, ни свода правил. Фойе вспоминается мне ослепительно-белой комнатой ожидания – так в Голливуде изображают небеса: пустое белое пространство.

– Могу я здесь все осмотреть? – спросила мама, и что-то в ее вежливом вопросе заставило меня почувствовать себя неуютно, словно она пришла покупать дом.

– К сожалению, мэм, это запрещено, – ответил администратор. – В остальные помещения допускаются только клиенты. Из соображений безопасности.

– Безопасности?

– Да, мэм. Многие из наших клиентов столкнулись с насилием в семье. Поэтому встреча с родителем, пускай даже таким приятным, как вы, – (обезоруживающая улыбка с глубокими ямочками на щеках), – может выбить из колеи. Мы называем это пространство «безопасной зоной». – Он медленно и как-то скованно развел руками. Мне показалось, что раньше его движения были более величавы и лишь совсем недавно он научился сдержанности. – Так как вы записаны на двухнедельную программу, вы сможете видеться с сыном в любое свободное от занятий время.

Занятия длились с девяти утра до пяти вечера. Раннее утро, вечер и ночь нам с мамой предстояло проводить в отеле «Хэмптон» неподалеку; покидать номер мне разрешалось только в случае крайней необходимости, и большую часть свободного времени я должен был сидеть в комнате и делать домашнее задание к следующему занятию. График, который вручил мне администратор, был довольно прост. В аккуратных клеточках был расписан каждый час моего времени, где слова «время молитвы», «занятие» и «наставничество» выделялись прописными буквами.

Администратор протянул мне толстый справочник клиента «Любви в действии» и папку. Скрипя пластмассовым корешком, я открыл справочник и на первой странице увидел черно-белое приветствие со своим именем, напечатанным крупными буквами. Под именем красовались несколько стихов из Библии и 32-го псалма, написанные современным неформальным языком, отличным от классической версии Библии короля Иакова, к которой я привык с детства:

Я признаю все свои грехи и больше не скрываю их. Я исповедаю их перед Господом, и Господь простит меня! Я больше не виновен.