Стервятники

Увы, в пятницу утром приятель позвонил, скорбно протрубил отбой в связи с одной неотложной деревенской нуждой, клятвенно заверив, что в следующие выходные - кровь из носу. Но о роскоши «оперативно выкрутить» эти самые будущие выходные Дима и не мечтал. Дважды такие номера у Генкина не проканали бы не жисть!

Конечно, коли идея рухнула, можно и самому на амбразуру в субботу податься, но не факт, что Генкин оценит служебный порыв до такой степени, что дарует следующие выходные. Генкин совершенно никак это не оценит, а примет появление в отделе как само собой разумеющееся.

Посему, благополучно покинув «уголовку» вечером в пятницу, Дима усердно размышлял, куда ему на выходные из дома раствориться, дабы Генкин его не достал субботним утром по телефону, как это уже не раз бывало. В голову пока ничего не лезло, а тут у подъезда чертом из табакерки образовался Вовчик. С повинной и предложением «замыть трещину». На безрыбье.

И капитан Писаренко отправился с Вовчиком в гости к его подруге. Тем паче, что Вовчик намекнул: будет там пара и Диме. Судя по тому, что Вовчик уже дважды стрельнул у Димы сигаретку из той самой дежурной пачки, которая обиталась в кармане некурящего опера и предназначалась для уже известной читателю служебной надобности, капитан Писаренко понял, что сосед-приятель на мели, потому и двигают они в домашние хлебосольные интерьеры.

Посему Дима прибыл в гости с кроваво-жгучей чайной розой, купленной, несмотря на вполне объяснимые протесты Вовчика, у не менее жгучего кавказца в закутке магазина «Товары для женщин».

Как истинный джентльмен, Дима, преследуя в отношении прекрасного пола невинные или далеко идущие цели, без цветов к дамам не визитировал. Понятно, что на коллег женского рода это рыцарское правило не распространялось: на службе женщин нет, там все - сотрудники: старший, средний и младший милицейский начсостав.

А тут еще необходимо было умыть и безденежного журналюгу.

Что-то в раскладах Вовчика не срослось: Лидочка домовничала одна, обещанная, со слов Вовчика, подруга не появилась и через час. Но Дима уже завелся.

Короче говоря, еще через часок Лидочка, чьи фибры души тронула и роза, и галантное остроумие, и мушкетерское обхождение со стороны Димы, демонстративно вызвала бедного Вовчика на кухню. Там достаточно громко - для Димы в комнате - хозяйка заявила Вовчику, искусно играя высокую степень опьянения, что обрыг он, Вовчик, ей «до не могу», извел своим «постельным примитивизмом» и прочая- прочая.

Вовчик отчаянно шипел Лидочке: «Тише! Тише!», потом у него вырвалось: «Блядь, да тише ты, дура!». И хотя первое слово Вовчик употребил исключительно как междометие, а не существительное, он тут же заработал по мордасам.

Конечно, после оплеухи мужское самолюбие, подогретое выпитым коньяком, взыграло не на шутку. Дмитрий услышал несколько идеоматических выражений, охарактеризовавших Лидочку не только как представительницу второй из двух древнейших профессий (к первой - журналистике - Вовчик принадлежал сам), но и как законченный криминальный типаж: знаем (здесь уместно многоточие), как ты там (многоточие), в своем (многоточие) кафе народ (многоточие и три восклицательных знака).

Речь была оборвана новой пощечиной, на которую Вовчик ответил адекватно. Лидочка заревела белугой. И Дмитрию пришлось вмешаться: драк он не любил.

Припавшая к нему на грудь Лидочка, уже безо всякого театра, кляла любовника последними словами. Вовчик, испугавшись нарастающего скандала, предложил приятелю «плюнуть на эту мегеру» и пойти выпить пива в тихом месте. Но Дима решил Вовчика добить. Обнимая жертву Вовчиковой ярости на правах защитника униженных и оскорбленных, он привел главный галантный козырь: сообщил приятелю, что оставить Лидочку одну в таком состоянии просто по- человечески не имеет права. И стоически выдержал уничтожающий взгляд теперь уже окончательно бывшего приятеля.

Героическое заявление упало на благодатную почву: Лидочка тут же впечатала Диме в щеку страстный поцелуй благодарной несчастной женщины, а затем, испепеляя Вовчика ненавидящим взором, царственным жестом указала последнему на дверь. Что оставалось Вовчику, кроме как от души звездануть этой самой дверью в лучших мелодраматических традициях!

ЧЕРЕЗ пару часов после ухода Вовчика Дима и Лидочка обнаружили себя в постели изрядно утомившимися. А потом была ночь, и был день, и снова была ночь, и изрядная часть следующего дня. К домашнему порогу Дима вернулся в воскресенье вечером, загадочный, восхищенный и измочаленный.

Со временем щенячий восторг исчез, но отказываться от изобретательных любовных игр, предлагаемых Лидочкой, Дима не собирался. Любил ли он ее? Наверно, не любил. Но ему с ней, пусть она и была на пять лет старше, было хорошо.