В летние выходные, которые Дима теперь вынимал из Генкина со всей служебной изощренностью, они на Лидочкиной «Таврии» закатывались на дачу, которую подруга умудрялась содержать в немыслимой аккуратности. Маленький уютный домик, несколько ровных грядочек с зеленью, цветы и густая малина, качели и столик под кудрявой березкой. Душа отдыхала!
И однажды Дима поймал себя на мысли, что ему нравятся и такая дача, и кооперативное гнездышко, подобное месту его частой ночевки, и даже новенькая «Таврия», которую после развала Союза остряки окрестили «иномаркой». Нравятся все эти атрибуты достатка и нравятся настолько, что его совершенно не интересует, откуда всё это у скромной работницы общепита.
Дмитрий с некоторых пор потерял желание задавать кому-либо подобные вопросы. Отстраненно он понимал, что капитана милиции, да еще опера, после этого следует заклеймить. Желательно публично. Например, в средствах массовой информации. Причем, обязательно сделав для публики обобщающий вывод: разве с такими органами поборет государство и передовая общественность вал преступности?..
Но после прямой телетрансляции на весь мир обстрела депутатского «Белого дома» из танковых пушек жизнь российская, по мнению Димы, превратилась в затяжной политический водевиль. Несмешной, со скверными режиссерами и исполнителями. Политикой и околополитической возней Дмитрий никогда не интересовался. В пору «прекрасной юности» об этом не думалось, так как определенность царила полная: всесоюзный «одобрям-с». А перестроечные речи лишь на первых порах завораживали. Когда же дело дошло до чубайсовских ваучеров. В общем, Дима окончательно «забил» на всю эту трескотню.
Да и некогда было: в розыске заметно прибавилось дел. Ежедневная оперсводка - еще недавно двух-трехстраничный документ - пухла день ото дня, превратившись в объемистый и печальный доклад на десятках листов. В общем, без работы Дима и его коллеги по «ментуре», как однажды выразился один из «клиентов» угрозыска, вряд ли когда останутся. Если, конечно, господа-начальники не вышибут. Как неперестроившегося. Не осознавшего, так сказать, важности нового времени.
В родной «конторе» новое время и новые требования сводились к одному: даешь раскрываемость! Этот показатель обязан был расти. И его растили. Но при этом на скамью подсудимых почему-то попадали только «бакланы», трясущие прохожих на улице, кухонные «разбойники», пырнувшие собутыльника за недолитый стакан, бывшие колхознички, умыкнувшие из совместной кооперативной собственности мешок комбикорма, и половозрелые дебилы, не умеющие уговорить подружку по-хорошему.
Откормленные «пехотинцы», обложившие данью коммерческие палатки, рынки и магазины, чумные от дурных «бабок», халявного пойла и гашиша, тусовались по плодящимся с завидной быстротой кабакам, раскатывали, насрав на ПДД, в тонированных «восьмерках» и «девятках», открыто «забивали стрелки» со стрельбой и точно также открыто взимали свою дань. Их эффектно брали ОМОНы и СОБРы. После чего «адидасовское войско» без лишнего общественного ажиотажа. возвращалось к привычной жизни «за отсутствием состава.» И «стволы» оказывались законными, и ребята - просто спортсменами, и процессуальное оформление задержания никуда не годным.
Диме все это надоело. Последней каплей, пожалуй, стало разбухшее от копий запросов и полученных ответов дело по убийству Лоскутникова. Вообще-то официально оно было приостановлено. За нерозыском подозреваемых и истечением всех возможных сроков. Но «ради спортивного интереса» Дмитрий улучал паузы в розыскной круговерти и пытался покопаться в биографии и окружении убитого зампредседателя производственного кооператива «Домстрой». Но ничего заслуживающего внимания ни в былой жизни убитого, ни среди многочисленного круга его друзей и приятелей не обнаруживалось. Разве что на похоронах Дмитрий увидел знакомое лицо. Лариса Борисовна, начальник пресс-центра управления.
Позже выбрал минутку, переговорил. Оказалось, что с супругами Лоскутниковыми ЛБ знакома давно, еще по былой репортерской жизни. Охарактеризовала убитого, как хваткого мужичка, который никогда своего не упускал, но в отношениях со знакомыми жлобом не был, при необходимости всегда помогал, чем мог. И, оказывается, представлял из себя довольно разностороннюю личность: и рыбак, и охотник, и собачник, и любитель краеведения. Последнее пояснила так: книжки и публикации в прессе по местной исторической тематике читал взахлеб, накопил в голове изрядную, хотя и сумбурную краеведческую фактуру, мог часами спорить о том или ином эпизоде из истории Забайкалья, водил знакомство с местными исследователями. Такой вот доморощенный историк.
Дмитрий постепенно прошелся по местным краеведам. Один из них припомнил, что особенно заинтересовала Лоскутникова история похищения в 1918 году золота из Читинского банка.