Стервятница

Ромео, всегда подавленный собственным невежеством, никогда не вмешивался в споры. Но Моника знала, как его расшевелить. Стоит только задеть тему о женщинах и мужчинах, как Ромео покажет себя настоящим знатоком. Наедине он всегда долго говорил о ней, и это было приятно — знать, что думает мужчина, как видит ее. И Моника улыбалась, слушая его, ведь такие разговоры, пронизанные чувственностью, его конек.

Магией единственного танца она превратила друзей во врагов, и ее ладонь занемела, а пальцы перестали слушаться.

Когда Фред остановился возле фонтана и стал брызгаться, Моника тут же забыла свои беды. Она соскочила с велосипеда и со смехом воззвала к благоразумию брата:

— Только на волосы, Фред! Не мочи мне платье! — сама же, зачерпнув побольше воды, окатила его так, что Фред замер на месте и, изобразив рычание, стал преследовать ее, обещая утопить.

Несколько минут они бегали вокруг фонтана. Спокойствие улочки, навеянное журчанием воды, нарушал их громкий хохот. Моника успела поднять с земли велосипед, запрыгнуть на сиденье и, бешено крутя педалями, пуститься вниз по мостовой, провоцируя Фреда на еще одну гонку.

Магией единственного танца она превратила друзей во врагов. То, что она выбрала Германа, не мог простить ей никто из них, даже сам Герман. А Монике не приходило в голову, что она должна теперь сторониться его и продолжала ритуал совместных собраний, но с ее появлением непринужденность пропадала. Однажды, и недели не прошло с тех пор, после очередного заседания их маленького «клуба», всей компании следовало разойтись по домам. Вечерняя Вена была полна ностальгии, и она проникала в сердце Моники как предчувствие.

У ограды одного из особняков они остановились. Лампа под терракотовым абажуром заливала комнату на втором этаже теплым нежным светом, даря уютное чувство покоя. Там ждала Фреда Стеф. Брат легко перемахнул через изгородь и, словно обезьяна, стал карабкаться по широкому стволу дуба, привычно опираясь на мощные сучья и огромные ветви. Обильная листва скрывала его от глаз родителей Стеф, отдыхающих после ужина в гостиной. Ловко перепрыгнув на миниатюрный балкон спальни, он помахал им на прощанье и исчез в альковах запретной любви.

Теперь они провожали ее: пытающийся выглядеть равнодушным Герман, задумчивый Ромео и занятый какими-то расчетами Патрик. В глазах проходивших мимо женщин читалась зависть к ее многочисленной свите, которая быстро сменялась осуждением.

У дверей дома Каттнеров они стали прощаться, потухшие окна печально смотрели сквозь них.

— Моника, представь, мои пращуры в отъезде, прислугу я на выходные отпустил, и теперь не могу проникнуть в собственный дом: я где-то посеял ключи! — произнес Патрик весело, словно рассказывал анекдот.

— Где же ты переночуешь? — ее сладкий голос обещал ему чашку горячего шоколада и мягкое кресло у камина.

— Не могла бы ты приютить меня?

На втором этаже засветилось окно экономки. Видимо, та услышала голоса и решила встретить хозяев.

Моника вовремя нашлась и кивнула в сторону окна:

— Думаю, мама не будет против, если ты останешься у нас.

— Мама?! Но Фред вроде говорил… что фрау Каттнер задержится у подруги…

Пожав плечами, она направилась к двери, а когда обернулась, Патрика и Германа след простыл. Остались только она и Ромео.

— Бедняга Патрик! Ему придется податься в гостиницу.

— Он не терял ключи, — сухо заметил Ромео, наблюдая за ее реакцией.

Это казалось смешным, но в то же время странным. Или она плохо думает о Патрике? Да нет, все так. Он решил, что между ними что-то стало возможным. Почему? Или Патрик был просто пьян?

Следующим утром Герман встретил Ромео вопросом, полным сарказма:

— Ну, как? Ты ведь проснулся не в своей постели?

И это друзья? Ладонь заныла, будто покусанная роем пчел. Они считают ее шлюхой, но улыбаются при встрече. В их приветствии Моника искала гадкую смесь презрения и подобострастия. Золотые иллюзии растаяли, осталась пошлая правда: они все хотят ее. Она перестала быть идолом рыцарского поклонения, вернее — никогда не была им. И уважение лишь маска, прикрывающая похоть. Теперь она даже находила особенное удовольствие в том, чтобы сталкивать их лбами. Она подчиняла их своей игре, используя сокровенное знание, открытие о мире мужчин.

Из задумчивости ее вывело маленькое происшествие. Вдогонку велосипедистам бросился бульдог, сорвавшийся с поводка хозяйки.

— Пупсик! Пупсик! — пискляво взвизгнула дамочка.