Стервятница

Когда дверь закрылась за ними, Феликс облегченно вздохнул. Он устало поднялся, заметил выглядывающие из-под подушки ноги забытой куклы и вошел в кабинет.

Фреда он застал за игрой в шахматы со швейцаром. Совершенно в его духе. Каттнер мог не владеть русским, мог не следовать сословным традициям, значение имела только игра. Не отрывая взгляда от фигур на доске, он сообщил:

— Поэтесса Тома и ее муж вернулись в Петербург. Почему бы тебе не заглянуть к ним?

— Сходи сам.

— Меня не примут. Я не столь значительная фигура, как граф дю Шандер, дипломат и жених, — Фред сказал это всерьез, без язвительности.

— Прекрасно. Мне следует проветриться. Иначе мне приснятся посетители врача. Кстати, наш лекарь передал тебе эту газету. Танатолог Парсонс в городе. Тебя, кажется, интересуют его исследования? Кстати, статья размещена рядом с твоим объявлением обо мне.

Глава 2

Из-за опасности налета истребителей окна домов были затемнены, фонари погашены, мрачную таинственность города подчеркивали скрытые шторами огоньки свечей.

— О, наслышаны, наслышаны о вас! — приветствовала его Тома.

Феликс скривил рот. Не следовало приходить сюда.

— О чем же вы наслышаны? — почти огрызнулся он.

— Как же! А ваше изучение френологии, трудов Ломброзо? Это очень интересно. Иначе я не принимала бы вас у себя.

Феликс присмотрелся к Томе, она не лгала. Неужели впервые он приятно проведет вечер? Он сел в уголке, ему подали чай, без сахара. Стал слушать интеллектуальный вздор. Среди гостей был один из первых русских футуристов, что раньше всех выкинул из своего жилища кровать и повесил гамак. Когда-то его стихи были столь оригинальны, что вызывали бешенство прессы, но теперь его эпатаж, игра лорнетом никого не могли раздразнить.

— В «Привале комедиантов» все величественнее, но нет уюта «Бродячей собаки», особый дух испарился. Холодный электрический свет… Мертвенно бледные лица. Все пытаются веселиться и натужно улыбаются.

Тома достала стопку листов и стала читать. Вместе с Евгением она собиралась печатать новый литературный журнал. По-видимому, то были пробы пера, присланные для журнала из глубинок России, потому как каждая строчка вызывала взрыв общего смеха.

Следовало выполнить поручение Фреда, разузнать о Монике. Но Феликсу ничего не хотелось: ни расспрашивать Тому о Лондоне, ни о том нашумевшем деле с жемчужиной. «Неужели вы были знакомы со знаменитой Стервятницей? Прожили две недели под одной крышей Бартон-холла? А Конан-Дойл? Думаю, между ними произошло что-то вроде соревнования, игра „преступник-сыщик“. Это несомненно, что Стервятница подарила ему жемчужину». Нет, лучше просто молчать. Если Моника не появится, так и доложит Фреду: не появилась.

Из забытья его вывел знакомый голос. В прихожей появились новые гости, точнее гостья. Шорох платья, шепот. Тома выбежала встречать. Подруги проигнорировали гостиную, уединившись в будуаре хозяйки. Он встал. Подходя к двери, услышал:

— Тот самый пилот? Что хотел перенести тебя через Ла-Манш?

— Да, мы встретились в госпитале, где лечили Валерию. Он был ранен, но теперь, я думаю, здоров. Я отправила ему сообщение.

— Вопрос в том, не напрасна ли твоя надежда.

— Он знает, если я соглашаюсь воспользоваться этой штукой, значит, случилось что-то серьезное. Если же его не будет, я найду другой способ.

— Оставь Валерию здесь, у меня. Ей станет хуже, если ты будешь таскать ее с собой.

Феликс отошел к гостям. Дверь открылась.

Ее лицо пленяло. Неуловимая игра света и тени властвовала над невыразительными чертами, глаза таили силу, сжатые губы сковывали мрачную волю. Казалось, с собой она принесла бурю, неудержимую, разрушительную, потому как воздух вокруг завибрировал так ощутимо, что какая-то художница попросила открыть окно, ей стало дурно. Его недавняя знакомая заметила это и восприняла, как должное.

— Попробую развеять тебя, — поэтесса зажгла сигарету, затянулась и предложила подруге.

— Я больше не курю, — ответила та.

— Когда же вы бросили? — усмехнулся Евгений.

— Несколько часов назад, — она села в кресло, и ей принесли чай с вазочкой варенья. Видимо, гостья в этом доме была на особом положении.

— Господин дю Шандер! — обратилась к нему Тома. — Надеюсь, вы расскажете нам о френологии. Кажется, бугры на голове могут поведать о человеке все?

Феликс был в ударе. Никогда его рассказ о науке не был столь остроумен и оригинален. Для примера он приводил какие-то занимательные случаи из своей жизни и предстал фигурой поистине выдающейся. Он знал, что ничем помочь ей не сможет. Так что он хотел, чего добивался? Она не выглядела страдающей. Или это он стремился, чтобы его утешили, потому как испытывал странную муку?

Со всех сторон сыпались вопросы, но он ждал лишь ее вердикта.

— Интересно, — произнесла она тихо, — могли бы вы ощупать череп одного из присутствующих? В качества доказательства ваших доводов?

— Есть желающие? — бойко спросил он.

— Есть, — ответила молодая женщина. — Мне нравится слушать о себе.