Стежки-дорожки

Зелень, овощи, фрукты, ягоды, сыры – рынок был большим и многоцветным. Но мясные ряды были совершенно пустынны. Над ними висело большое объявление, запрещающее продавать говядину по цене больше трёх рублей за килограмм.

Мой приятель, местный поэт Рудик Ольшевский подтвердил, что Бодюл действительно издал такое распоряжение. Но крестьяне выполнять его не спешили: они продавали мясо перекупщикам, которые везли его в соседнюю Одессу.

До Одессы было часа четыре езды на автобусе. И, что поделать! – кишинёвцы ездили. Ведь в магазине мяса уже давно не было. Вот и считайте: билет туда и обратно не менее трёх рублей, там, в Одессе, мясо на рынке пять рублей за килограмм. Были ли благодарны Бодюлу облагодетельствованные им кишинёвцы?

С мясом вообще не повезёт советскому народу. Через два года в Хабаровске утром в день семидесятилетия моего отца я пойду на почту дать поздравительную телеграмму. А на обратном пути любопытства ради заскочу в магазин, называющийся «Мясо». И увижу в середине пустого большого зала сидящих за столом и азартно играющих в домино продавцов в белых халатах. Не слишком вежливо они поинтересуются у меня, чего мне здесь надо. И скажут, что мясо и колбаса в продаже закончились. А на мой довод, что и часа ещё не прошло с момента открытия магазина, объяснят: продали всё, что привезли – люди стояли за мясом с ночи.

В тот же день членов выездного секретариата Союза писателей и сопровождающих их журналистов примет первый секретарь Хабаровского крайкома Алексей Клементьевич Чёрный и официально заявит, что в его крае мясная проблема перестала быть актуальной. «Мы обеспечили мясом всех наших жителей, – сказал первый секретарь, – от коренных до приехавших к нам на строительство БАМа».

А в Йошкар-Оле нашей небольшой писательской бригаде, прибывшей в Марийскую АССР для выступлений перед местным населением, никто врать не станет. Выдадут талоны на питание в обкомовской столовой и скажут, чтоб ни в какие магазины мы не заходили – бесполезно! Ничего там нет!

И это притом, что в обкомовских или цековских столовых, в их гостиницах дефицита не ощущалось. Наоборот. Царствовало изобилие. Можно было купить совершенно недоступные в то время чешское пиво или американские сигареты.

В тот раз в Молдавии на заключительном банкете встал Виктор Петрович Астафьев и вместо ожидаемого тоста показал хозяевам на валяющиеся кое-где на полу раздавленные помидоры. «Ими у вас свиней кормят, – сказал он. – А у нас в Вологде (он жил тогда в этом городе) помидоры только на рынке и по пять рублей за кило. Если вам некуда девать свои овощи, везите их к нам!» Виталий Михайлович Озеров попытался снять неловкость, но Виктор Петрович не унимался. Банкет не то чтобы окончательно не удался, но запрограммированное торжество на какое-то время было подпорчено. Выручили здравицы в честь Бодюла и руководителей республики, на которые оказались щедры другие писатели.

Банкет проходил в правительственном здании типа московского Дворца Съездов. Перед этим состоялось торжественное заседание, где всю нашу огромную писательскую делегацию посадили в президиум к секретарям ЦК и к молдавским министрам. Речь Бодюла прерывалась бурными аплодисментами и одобрительными криками. Я не сразу сообразил, что доносились они не из зала, а из многочисленных динамиков, развешанных по галёрке.

Разумеется, после банкета многие продолжили его в своих гостиничных номерах. И напились настолько крепко, что, когда меня и сидящего рядом со мной Фазиля Искандера разбудили, мы оба очень удивились пейзажу за окном автобуса: сентябрь в Молдавии был тёплым и солнечным, а здесь по окнам струились ручьи воды и кое-кто доставал из сумок тёплые свитеры. Оказалось, что сидим мы не в автобусе, а в самолёте, который только что прилетел в Москву. Как мы в него попали, не помним. Нам рассказывали, что по трапу мы поднимались сами, а вот вещи чуть не оставили на лётном поле: их внесли в самолет провожающие.

На банкеты был невероятно щедр наш Чаковский. Чтоб отпраздновать свой шестидесятилетний юбилей вместе с коллективом газеты, он снял целиком весь ресторан Центрального дома литераторов. Причём ходил по этажам «Литературки», деликатно стучал в кабинеты, чтобы самолично вручить каждому приглашение на банкет. «Жду вас», – улыбаясь, говорил он. Никто не был забыт или пропущен – от уборщиц и вахтёров до редакторов. «Так сложилось в моей жизни, – сказал на том банкете Александр Борисович, – что я не сумел обрести каких-нибудь единичных друзей. Вы все – мои друзья».