Наконец как-то незаметно эта аллея соединяется с просеком обыкновенного леса, обильного стройно вытянувшими свои вершины богатырями-деревьями, которые как стражи-исполины доброго старого времени мирно пропускают вас к скиту. То тут, то там в глубоком безмолвии, с каким-то очевидно исключительным благоговением тянутся длинные вереницы богомольцев, направляющихся к старцам.
Сто семьдесят саженей, расстояние между пустынью и скитом, пройти, само собою разумеется, очень скоро. И вы сожалеете, что эта чудная дорога не выросла в 170 верст.
Перед вами направо сначала показывается колодезь во имя Амвросия Медиоланского, куда два раза в день выходят с небольшими глиняными кувшинами из скитских ворот скитонасельники, очевидно, за водой для утреннего и вечернего чая.
Еще несколько шагов, и перед вашими глазами развертываются святые ворота Предтечева скита, по обеим сторонам которых вы видите два домика с выходящими наружу маленькими крыльцами, в отворенные двери которых почти беспрерывно то входят, то выходят пришедшие богомольцы.
И у келии направо, на длинной скамейке, которая рядом с входом, а иногда и на ступенях крыльца, сидит большая группа ожидающих очередного входа в келию.
Эти два домика — келии старцев, куда является свободным доступ снаружи скита только лишь для женщин. Мужчины же входят к старцам через святые ворота, через внутренний вход.
Если вы оглянетесь в сторону леса, по направлению от правой келии, то вы увидите в хорошую ясную погоду массу самой разнородной публики, которая находится в ожидании очередного входа в келии.
С этой же стороны помещается длинная скамья.
Главная масса богомольцев тягнет в келию направо.
Такое изобилие народа вблизи правой келии объясняется тем, что в этой келии на протяжении многих лет сряду помещались два великих старца: Амвросий и Иосиф.
Удивительным свойством обладает это место перед святыми воротами скита.
Не говоря уже о своих личных переживаниях около этих святых стен, когда я, преисполненный чувством великого благоговения к тем, кто живет за стенами этой обители, а в особенности к тем, кто живет в этих выбеленных, чистеньких двух домиках у ворот, — целыми днями просиживал здесь, — я знаю очень многих людей, которые приходили сюда для того, чтобы в этой изумительной, святой, безмолвной тишине, я даже не скажу, отдохнуть, а чтобы совершенно забыть обо всем, оставленном там, далеко за этим дивным лесом, за этой дивной дорожкой, в тлетворном мире со всеми его заботами.
Здесь переживается человеком какой-то особенный процесс внутреннего умиротворения и самоанализа.
Здесь, мне кажется, впервые из прикованных к этому месту распознают «самого себя», свое внутреннее «я», и здесь, у этих самых святых келий, у порога этих великих ворот, совершался великий процесс обновления тех душ, которые навсегда оставили здесь свое прежнее, безобразное, уродливое, отвратительное «я» и ушли отсюда совершенно другими людьми.
Не знаю почему, но мне в этом месте, у стен этой обители, стал понятен великий евангельский факт возрождения Закхея.
Только здесь я понял, какую огромную роль в человеческой жизни вообще и в Православии — в особенности, играют великие подвижники, праведные и святые.
Помимо молитв за грешный мир, помимо великого значения как живой иллюстрации возможного проведения в жизнь евангельских истин Божественного Спасителя мира, — эти святые, эти подвижники, эти яркие светильники, на наших глазах горящие огнем Божественной правды, не только они сами, но и их великие уюты, хижины, обители — дороги и неоценимы для нас тем, что в их присутствии, около тех мест пребывания великих подвижников, которые иллюстрируют и их образ жизни, и их взгляды и привычки, — как яркое зеркало мгновенно ослепляют нас таким лучистым светом, что на фоне его проектируются сразу все наши отрицательные стороны, все наши недостатки, весь позор и вся неприглядность наших внутренних привязанностей к миру и к похотям его.
Как Закхей, который влезал на дерево ради простого любопытства, как только лишь увидел Божественного Спасителя мира, — от Которого ему ничего не было нужно, к Которому привлекали его только лишь слухи о Его великой святости, о Его неземной правде; к Которому его влекло только лишь одно человеческое желание подивиться людскому удивлению, поблагоговеть с благоговением массы, наконец, просто, чтобы самому иметь понятие, Кто Он, Что Он, получилось совершенно неожиданное для Закхея; и как достаточно было Закхею увидеть это воплощенное смирение, эту идеальную кротость, чтобы на фоне яркого света, излучаемого Им, он мгновенно увидел все свое несовершенство, всю свою греховность и пораженный всем этим мгновенно воскликнул: «Господи, половину имения моего я отдам нищим, и если кого чем обидел, воздам вчетверо; а Иисус сказал ему: “Ныне пришло спасение дому сему”585
. Точно такой же психологический процесс совершился у этих скитских стен и с душами Гоголя, Киреевского и др.