Стяжатели

Лада настырно перекинула вторую ногу, попыталась удержаться на руках и попасть ногами на козырек балкона, но увидела бегущего к ней отца. Никто — ни Антон Тимофеевич на балконе, ни Шишкин внизу — не успел что–либо сообразить, как она сорвалась и тяжелым поленом хрястнулась о мерзлую землю, припорошенную снегом; Шишкин даже не успел поймать ее, хотя в последний момент пытался, не понимая, зачем Лада полезла на балкон.

Он опустился около нее, полусогнутой, попытался взять на руки, но она по–заячьи заверещала:

— Ой–ё–е-е-ёй. Не шевели меня, всё в груди болит.

Не решаясь поступить по–другому, Николай запахнул на Ладе дубленку, снял с себя куртку, подложил ей под голову и достал телефон, чтобы позвонить в «скорую» Пока объяснялся, прибежал Самохвалов и оттолкнул, почти ударил Шишкина, прорычал:

— Уйди с глаз моих, иначе пристрелю, как собаку!

На их шум, крики начали собираться прохожие: человек пять–шесть стояли в стороне и ожидали развития событий. Начали советы давать. Пока разговаривали, появилась какая–то женщина, подошла к Самохвалову, спросила:

— Я — врач. Могу быть чем–нибудь полезной?!

— Посмотрите, поговорите с ней. Это моя дочь!

Женщина нагнулась к Ладе, проверила пульс на шее, спросила:

— На что жалуетесь?

— Тяжело дышать. Голова кружится. — простонала Лада, и в свете уличных фонарей был виден блеск ее слез.

Врач выпрямилась, сказала Самохвалову:

— Видимо, перелом ключицы и сотрясение мозга. «Скорую» вызвали?

— Может, на своей машине в больницу отвезти?

— Не надо. Она хотя в сознании, адекватна, но без обезболивания может наступить травматический шок.

Шишкин стоял в стороне и видел, как время от времени врач наклонялась к Ладе и о чем–то говорила с ней. Когда подъехала «скорая», медики сделали Ладе укол и попросили мужчин помочь перенести ее в машину. Шишкин помог, а когда попытался сопровождать Ладу до больницы, Антон Тимофеевич, грозно рявкнув, не разрешил. Приказав водителю «скорой» подождать, он побежал к своей машине. Пока его не было, Лада успела продиктовать Николаю номер домашнего телефона Веры Павловны и попросила не стесняться, а позвонить ей и попроситься на ночлег.

Машины умчались, а Шишкин даже не успел спросить у водителя, в какую больницу повезут пострадавшую, и продолжал стоять на опустевшем тротуаре, держа в охапке куртку. Невозможная обида на самого себя, на Самохвалова, на само обстоятельство, при котором он, Шишкин, остался не у дел, когда никак и ничем не мог по–настоящему помочь своей Ладе, создавала в душе уныние. Он не знал, что делать: то ли возвратиться в Княжск (на последнюю электричку он успевал), то ли где–то провести ночь и созвониться с Ладой, узнать о ее состоянии и, если понадобится, прийти на помощь. Ведь неспроста же она продиктовала номер телефона родственницы?! Он выбрал второй вариант, правда, поехал на Казанский вокзал, чтобы скоротать ночь.

В половине восьмого Шишкин все–таки осмелился вызвать Ладу и с замиранием души начал вслушиваться в гудки вызова. И телефон отозвался любимым голосом, от которого у Николая заколотилось сердце. Сразу захотелось задать множество вопросов:

— Ты в какой больнице, как чувствуешь себя?

Но Лада, вместо ответа, сама строго спросила:

— А ты где?

— В Москве, пока на вокзале, так как не знаю, где тебя искать.

— Ты так и не ездил к Вере Павловне?! Ну и зря. А нахожусь я в больнице около метро «Волжская»!

— Как себя чувствуешь? Что привезти?

— Пока жива. — через силу усмехнулась она. — У меня сломана ключица. Врач сказал, что легко отделалась, хотя шевелиться почти не могу и дышу трудновато. Скоро мама приедет, но и ты тоже приезжай. Не бойся ее. Она — не отец, к тебе хорошо относится. Только учти, что до обхода врачей никого не пускают. Так что у тебя есть время спокойно доехать. И еще: прости меня, не обижайся, что всё так получилось!

— Да ты что, Ладушка! — Шишкин чуть не прослезился. — Как я могу?! Это ты уж не ругай меня!

— Очень сильно ругаю и еще сильнее хочу увидеть. Так что приезжай, жду!

Лада продиктовала номер корпуса, этаж, номер палаты. Попросив у кого–то авторучку, Шишкин записал данные на ладони. Через час он был у метро «Волжская».

Когда остановился перед нужной палатой, то осторожно постучался, и, услышав чей–то возглас «Войдите!», приоткрыл дверь. Ладу он увидел сразу: смотрит на него из–за плеча матери, умостившейся у нее в ногах, и осторожно машет ладошкой, возвышаясь на двух подушках.

Шишкин поздоровался со всеми женщинами, находившимися в палате, поцеловал Ладу, кивнул Ольге Сергеевне, оказавшейся у дочери раньше его, присел на стул рядом с Ладой и достал из пакета розы. Чувствуя неловкость положения, Ольга Сергеевна, внимательно посмотрев на Шишкина, сказала:

— Вы поговорите, а я пока цветами займусь. Надо вазу найти.

Как только она вышла, Лада спросила, потянувшись ладошкой к его руке:

— Быстро отыскал?

— Сразу почти. Как чувствуешь–то себя?!

— Как видишь! Была цветущей девушкой, а превратилась в старушку–инвалида — пошевелиться не могу! И это, говорят, надолго. Ключица плохо срастается.

* * *