Стяжавшая любовь. Том II

Когда мы говорим о святости, то первое, что нужно сказать: святой – это одно из определений Бога. Бог Свят и никто не свят в полной мере, кроме Бога. И в данном случае слово святой о Боге сказанное означает Его неприступность, Его непостижимость, собственное Его трансцендентность. Он иной, Он не такой, как то, о чем можно придумать что-либо привычное. Он выпадает за пределы нашего сознания, не вмещается в тесные рамки слов, то есть Бог в полной мере свят, неприступен. В Писании многократно это слово упоминается, этим словом полные благоговения небесные силы воспевают Бога, закрывая при этом крыльями лица от близости присутствия и вопиют, друг к другу: “Свят, Свят, Свят Господь Саваоф”.

Когда мы говорим о людях, то именно близость к Богу, некая приближенность человека, сознательная приближенность, или даже со стороны Бога может быть взятие человека в удел. От человека здесь уже только зависит подчиниться, это приближенность к Богу она уделяет еловеку некое подобие на Бога, то есть некие свойства человек впитывает в себя, ибо человек существо динамическое, человек может расти вверх или опускаться вниз. И здесь есть две бездны – бездна вверх и бездна вниз. Так что вот эта творческая способность человека впитывать благословение равно как впитывать проклятие оно может сделать человека и святым и грешным. Оно может его подвести под проклятие, оно может его и пропитать благословением. Так вот приблизившиеся к Богу, напрягшие все свои струны души, совершившие внутренний подвиг, сначала внутренний, а потом и внешний, они могут от Бога перенять какие-то свойства. Таких людей в частности называют преподобными – то есть очень похожими на Бога. Человек сотворен по “образу и подобию Своему” и образ этот конечно дан всем одинаков. Скажем, образ Божий одинаков и в грешнике и в праведнике, и в образованном, и в темном, и в уродце, и в очень красивом человеке. Образ Божий в них одинаков. Он проявляется через, например, власть над миром – человек поставлен как царь творения. Он проявляется через словесность, разумность человеческой души, через некую свободу – мы ведь руководствуемся не только инстинктами. Мы вольны, переступать через инстинкты, мы выше инстинктов. То есть образ во всех одинаков. А вот подобие у всех разное. И вот тот, кто более подобен Богу в мудрости, в праведности, в жертвенности, в других таких священных свойствах, тот преподобен, тот и свят, тот, кто очевидно отличается от нас своей неотмирностью и своей благостью, своей близостью к Создателю. Это – всегда тайна. Это как человек изумевает перед красотой и не может объяснить – что же здесь красивого. Что же красиво в этом человеке? Если разобрать “по запчастям”, то нос, глаза, губы… Если разобрать его дальше, то можно найти всю ту же совокупность органов, которые внутри такие же, как и у остальных. Красоту разъять алгеброй гармонии возможно, но красота исчезнет. А вот что же красиво в человеке – никто не скажет. Красота – это тайна. Так же и святость – тайна. Святость – это невместимая тайна. Потому что нам кажется, что святой – это обязательно какой-то добрый человек, а он может быть очень строгий. Нам кажется, что святой всем доступен, а он может от всех убегать. Нам кажется иногда, что святой не способен зажать руку в кулак, а святой иногда может, как Самсон, убить несколько сотен людей ослиной челюстью. И так далее. То есть святой – это выпадающий за пределы обычных представлений. И более всех разговоров о юродивых, нарушая все рамки привычного, именно святые юродивые – это уже святые внутри святых. Скажем, если Церковь – это армия праведников, то святые – это “спецназ” внутри этой армии. А юродивые – это, скажем, внутри “спецназа какое-то особое закрытое подразделение”. То есть очень малочисленное, очень элитное.