Стигал

После очередной прогулки – вновь у дверей сюрприз. На сей раз большой, тщательно запечатанный конверт, видно, не просто сюда добрался, весь в пятнах. В нем – видеокассета. Как только я ее в руки взял, у меня возникло чувство мерзости, грязи и отвращения. Понятно, что ее доставил тот же, кто и накануне деньги подложил. В нашей глухомани чужой не появится, и хоть участковый вновь пожал плечами – это наверняка он. И первая мысль – эта мерзость про Шовду. Кто-то снял ее в ресторане, а может, в еще более злачном и даже интимном месте, и хочет мне все это показать, напоследок добить. И скажу честно, из-за памяти дяди Гехо я просто старался никак не думать о его внуке – просто положился на Бога. Однако тогда я просто уверен был, что эта кассета от внука дяди Гехо, и он использует участкового. Последний, видимо, доложил и о передаче от Шовды. А кассета эта про нее, от ее бывшего, так сказать, мужа. Мол, вот почему я с ней развелся – посмотри на свою дочь. Я не хотел все это видеть, я и не мог видеть – аппаратуры нет, и электричества нет. Посреди ночи я вышел из хибары и со всей силой швырнул кассету в сторону ущелья. Сразу стало легче. Потом я руки тщательно помыл, совершил омовение и очень долго молился, всех простил, сам покаялся и почувствовал такое облегчение, спокойствие и чистоту, что даже без снотворного сладко заснул, чего давно не бывало. А снится сон – просто кошмар: какой-то перекошенный, страдающий человек о чем-то просит меня, вроде зовет. Видно плохо, как в тумане, на Зебу как будто похож, да очень молодой – так это мой сын. Мой младший! Еще не рассвело, а я уже искал кассету – нашел. Легкая – недалеко улетела и в траве не пострадала. Я сразу же поехал в Грозный, кассету специально с собой не взял, чтобы от соблазна где попало не прокрутить. Первым делом, он мне и в хозяйстве нужен, я должен был купить генератор тока. Но от него шум, а при просмотре он нежелателен. Благо инженер – взял мощный аккумулятор, хотя и разового пользования, и к нему реле для преобразования в переменный ток. Купил хорошую видеоаппаратуру – и обратно домой. Лишь глубокой ночью, когда все замерло, я тщательно занавесил окна и вставил кассету в видеомагнитофон. С первого же кадра я понял, что Шовда здесь ни при чем. Широкий фон, микрофон включен, и даже слышится учащенное дыхание оператора. Долина реки, зима или конец зимы: кое-где лежит снег. На дальнем фоне одинокий силуэт мужчины. Его лица не видно – он стоит спиной. Это длится довольно долго, и слышно, как оператор вслух на чисто русском, матерясь, говорит:

– Да где он, б…? Так и пленка кончится.

Видимо, выключает камеру. И вновь запись. Уже оживление. Тот одинокий мужчина что-то в сторону опушки леса кричит, машет приветливо рукой. Камера уходит в то направление: лес, более ничего не видно, и вот какая-то тень идет сквозь кустарник; кто-то обросший появляется из леса, тоже машет рукой, что-то говорит – не слышно. Оператор умело наводит фокус на второго. Я словно прилип к экрану. В первую минуту я подумал, что это Зеба – такой же кривой. А потом крупно выхватывается бледное, болезненное, обросшее лицо, и если бы не глаза, синие, как у меня, – глаза моего младшего сына. Затем эти двое сходятся, обнимаются, что-то, даже отсюда видно, не совсем приветливо говорят. И даже сейчас я не могу первого узнать, хотя он уже боком, но в профиль не узнать: тоже с бородой, и вязаная шапка низко натянута. Вот мой сын что-то эмоционально говорит, приказным жестом зовет за собой и идет обратно в сторону леса, и тут в его спину первый начинает из «Стечкина» стрелять… Очередь длиннющая, но мой сын все же разворачивается и даже делает шаг навстречу, и вновь очередь. Он падает плашмя. Первый бросает автомат в речку, идет в сторону камеры и, прежде чем оператор его фамилию (почему-то называет по фамилии) озвучил, я уже его узнал – внук дяди Гехо. Точно он!

– Ну ты его заделал, – голос оператора. – Патроны для брата не пожалел… А он тебе действительно был брат?

– Замолчи, сука! – тот выхватывает пистолет.

– Ты что?! – камера беспорядочно что-то снимает. Слышны подряд три выстрела. Камера падает. Вновь три или четыре выстрела. Прямо на объектив попадает какая-то красновато-белая жидкость. Она медленно стекает, и на расплывчатом экране видно, как из земли чуточку проросли листочки черемши, какая-то букашка зашевелилась, и тут на эту первую зелень наступает сапог – мрак!