Стиха (СИ)

- Ничего, ничего, - пробормотал он, мрачнея ещё больше, - жрец говорил, что часы бога тикают у нас с другой стороны. Значит, Мышь, просто надо немного поспешить. Мы и поспешим. Ты не бойся, Мышь, ты сильный, вон какого победил... ты же герой... мать будет счастлива, а отец... отец будет гордиться тобой и рассказывать о тебе в рождество... мы поспешим... Жрец тебя спасёт... он же всё знает...

Мальчишка уже не открывал глаза, кровь текла и текла из раны.

- Ты не молчи, не спи, не спи, сказал, - строго бормотал Стиха, - я слышал, спать нельзя. Мёртвые уведут, слышишь меня, отвечай, Мышь!

- Слышу, - еле слышно прошептал Мышь.

Стиха стянул шкуру с калигулы, перенёс на неё Мыша, положил спиной кверху. Над стеклом постоял немного, не решаясь, потом разорвал балахон Мыша на широкие полосы, и медленно вытащил осколок. Крепко прижал полотном набрякшую и полившуюся через края кровь, стал обматывать, сильно стягивая. Непрерывно говорил:

- Ты слушай меня, слушай. Держись за меня, не уходи, парень, кто у тебя отец-то? Мой давно в страну мёртвых ушёл. Калигулы тогда много песчаных котов порубили своими тесаками. Ещё больше - клеймо получили. Мать со мной успела убежать и в развалинах спрятаться. А твой? Не спи.

Но мальчишка уже не отзывался.

Стиха связал узлом шкуру. Нашёл в развалинах куски длинных гнущихся верёвок, связал их, опутал тюк с Мышом и выбрался с концом верёвки наверх.

Потянул на себя, тюк подался легко, раскачался, пробороздил по трупу калигулы, зацепился за торчавший угол железной балки. Стиха крепче ухватился, намотал на локоть, медленно встал и упёрся в край, выставив ногу. Вытащил.

Верхний проход оказался заваленным обрушившейся плитой. Стиха посадил лоха на голову, обхватил тюк с мальчишкой и пошёл, не очень уверенно нащупывая дорогу. Ноги то скользили по гладкой стене, то цеплялись за железные прутья. Иногда Мышонок тихо стонал.

- Живой, значит, - хрипел Стиха, тяжело перепрыгивая с ношей через пролом в плите, - а кровь сочится... Эти яйца... надо жрецу сказать про них, слышишь, Мышь, - парень усмехнулся, помрачнел, - одним яйцом шесть калигул уложило, шесть, ты не спи, только не спи.

Мальчик молчал. Ледяные ноги его свисали и качались.

Под своим лазом парень оказался не скоро, пришлось кружить, обходя завал. Ему всё казалось, что Мышь иногда стонет, иногда шевелится.

Положил мальчишку на ровную площадку. Опустился рядом с ним на колени. Повязка набухла кровью. Но на шее бились птахой часы, тихо так, что и не различишь, если не подождать следующего толчка.

- Если приложишь ухо вот сюда, - говорил жрец, - услышишь часы бога. Придёт время, он остановит их. Слышишь, тукают?

Потянуло прохладой. Устало посмотрев наверх, Стиха увидел в горле лаза ночное звёздное небо. Он не умел молиться. Просто тихо и очень быстро сказал:

- Ты был сегодня за его спиной. Не уходи, постой ещё.

Стиха привязал верёвку от тюка с Мышом к поясу, чтобы были свободны руки. Потянулся и ухватился за выступ плиты над головой, перебросил сильное тело на едва заметный выступ, опять подтянулся. Добрался до конца верёвки, брошенной вчера им самим, чтобы было проще вернуться назад. Выбрался наверх и потянул тюк.

Песчаные дюны теперь заливал лунный свет. Длинные тени ложились на остывший песок. У тени Стихи было две головы - лох проголодался и не прочь поохотиться.

Стиха приложил пальцы к шее мальчишки. Жив. Перевернул Мыша. Голова его запрокинулась, рот открылся.

- Уже недалеко. За теми холмами летун. Ты знаешь его? Потом штырь. Наверняка, ты знаешь. Не можешь не знать.

Стиха ножом рассёк руку на запястье.

- Давай, глотай, - пробормотал Стиха, глядя, как кровь крупными каплями падает в рот мальчика, приподнял локтем его голову.

Кадык на шее мальчишки дёрнулся.

- Жить будешь, Мышонок, какой же ты мышонок, неет, ты не мышонок, поверь мне, я знаю, что такое оказаться в руках калигулы. Сегодня я добыл себе хороший нож, а тогда я бил своим тупым ножом, а он... - Стиха туго замотал руку обрывком балахона Мыша, - никак не входил... железки. На балахоне были нашиты железки... я бил и бил, а потом - в глаз... представляешь, мышонок, мне сначала его было жаль. Калигулу было жаль.

Он взял Мыша на руки и пошёл.

- Вот и летун. За теми холмами стоянка.

Ноги подгибались от усталости, хотелось пить, а воды он сегодня в роднике не набрал.

Древний город здесь выпирал на поверхность, и песчаные коты поставили свои шатры в его тени. Сейчас ночь, а коты ночью спят. Только старый жрец может засидеться у костра, да Ното, Спящий кот, напарник во всех походах Стихи, сегодня в дозоре.

Стиха, увязая с ношей в песке, стал спускаться с холма в долину. Съехал на спине, обхватив бережно Мыша, продолжая с тревогой всматриваться в стоянку.

Она светилась, будто рождественская палка жреца, которую он часто ставил на радость детям возле своего шатра. Говорил:

- Сегодня будет рождество.

Украшал палку дарами Древних и опутывал светящимися лохами.

Ното спит сейчас где-нибудь, гад, закутавшись в шерстяную полу чьего-нибудь шатра. И ничего не видит. Дозорный! А огонь от костра дополз до ближних шатров...