Стихи

Тат. Влад. Мухановой

Когда-то пела ты романс один печальный:

-"C'est mon chagrin, c'est ma douleur..."

И как у Тютчева весь день стоял хрустальный...

О, сколько лет прошло с тех пор.

Была я, как щенок, слепая и глухая,

А ты всегда на высоте.

Кто б думать мог, что ты очутишься в Шанхае,

А я в снегах на Воркуте.

Жива ли ты еще? Кто скажет мне "оттуда"?

Попали все в один костер...

Но часто голос твой я слышу из-под спуда:

-"C'est mon chagrin, c'est ma douleur..."

Москва, март, 1970

Романс (Приди ко мне, приди, вернись моя печаль)

Приди ко мне, приди, вернись моя печаль,

Мне легче быть с тобой, единственной подругой.

Другие все ушли, в неведомую даль,

Куда уйду и я из жизненного круга.

Я чувствую тебя и вечером, и днем.

А ночью ты всегда в душе моей озябшей,

Согрей ее своим негаснущим огнем,

Приблизь меня к себе зарею приходящей.

Я слышу за стеной неясный ветра свист,

Он отзвук в темноте струны многострадальной.

На землю падает осенний тощий лист,

Как слезы у любви, последней и печальной.

Москва, ноябрь, 1980

Романтик

И.А. Богоразу

В пустой квартире ни одной живой души,

Тихо, как в осеннем заповеднике.

Даже мыши суетливые и те ушли,

А стены - плохие собеседники.

Только ты один бормочешь пустоте,

Об уюте, любви и красоте.

Эмалированный романтик, старый чайник на плите,

старый чайник на плите.

Дружище бедный мой, с изъяном на боку,

Грустно наблюдать мне как ты старишься,

Много лет с тобою мы и радость и тоску

Делили, как равные товарищи.

Ты учил меня возвышенной мечте, -

Постоянству, любви и красоте,

Эмалированный романтик, старый чайник на плите,

старый чайник на плите.

Ты шепчешь мне, качая крышкой голубой:

"Верю я, изменятся события,

И настанет день, когда забудем мы с тобой

Одинокие наши чаепития.

И тогда споет, вскипая в темноте,

Вам о счастьи, любви и красоте,

Эмалированный романтик, старый чайник на плите,

старый чайник на плите.

Москва, 1959

Русак

Поворачивая время вспять

По лесной тропе бегу опять,

По траве бегу я босиком,

За мелькнувшим зайцем русаком.

Убегаю я за синь морей,

Отрекаюсь от судьбы своей,

Отрываюсь от родной семьи

И от нянюшек моих семи.

А за мною следом - никого,

Только леший машет рукавом,

Да швыряет белка на тропу,

Золотых орехов скорлупу.

И за платье зацепляет куст

И от этого такая грусть,

Что не нужен больше мне русак,

Что хочу я повернуть назад.

Но не знаю я теперь, где дом,

Потому что был он виден днем,

А сейчас настала темнота

И тропа моя, совсем не та.

И погас во мне былой задор,

Не могу я гнать во весь опор,

И не тот уже я конь-рысак,

А декабрьский седой русак.

Москва, 1966

Рыжик

В нашем доме, много лет,

Кот известный, Рыжик.

Несмотря на сотни бед,

Всем на зло он выжил.

У него хозяйка Рут,

И хозяин Мося,

А детишек их зовут

Ривочка и Ося.

Кто выходит из дверей,

Двор обозревая,

А ему кричат: "Еврей,

Ехал бы в Израиль.

Он у них за своего,

Он их главный родич,

И фамилия его

Тоже Рабинович."

Грозно смотрит на кота

Дворник наш Василий:

-"Раньше продали Христа,

А теперь Россию."

Продолжая взмах руки,

С рожею святою,

Поливает из кишки

Рыжика водою.

И наш кот бежит в тоске

К Осику и Риве,

Потому что он в Москве,

А не в Тель-Авиве.

Эта песенка проста,

Проще нету в мире,

Только видели кота

Мы вчера в ОВИРе.

Москва, январь, 1972

Ангел

Не читав евангелий,

В детстве я поверила,

Что живут ангелы,

С голубыми перьями.

Что увижу ангела

В нежном оперении,

Но должна заранее

Запастись терпением.

И его видала я

В церкви, у заутрени,

С крыльями хрустальными,

Со льняными кудрями.

Только в ту минуту я,

Отчего-то плакала

И пришельца спутала

С нашим новым дьяконом.

Был он тоже в локонах,

С красотой иконною,

С баритонным рокотом,

С низкими поклонами.

Непохож на дьякона,

А скорей на отрока,

И свечу, как факел он

Поднимал высокую.

И когда он двинулся,

Грустный и задумчивый,

И дьячок на клиросе

Замолчал замученный, -

Вдруг в глаза мне брызнули

Крылья бирюзовые,

Солнечными призмами,

Гранями узорными.

Было это видено

Мною в воскресение,

В летний день, обыденный,

В маленьком селении.

И остались в памяти -

Локоны и факелы...

Все же я, когда-нибудь

Снова встречу ангела.

Москва, 1963

Сивка-бурка

Железная печурка,

Веселый огонек!

Не ты-ль мой сивка-бурка,

Конек мой, горбунок?

Тебя узнала в детстве

На первых же порах,

И после были вместе

С тобой мы в лагерях.

Моею доброй нянькой

Ты стал по мере сил.

Шипя, сушил портянки

И чайник кипятил.

Мечтал перед отбоем

О рощах и лугах

И ел свой ужин стоя

На четырех ногах.

Гудел за черной дверцей

Мне огненный живот,

Что раненное сердце

До свадьбы заживет.

И в сумраке барака,

Сквозь щель в твоей спине,

Как звезды зодиака

Мигали искры мне.

В саду воспоминаний,

Где я ращу цветы,

Где розы и тюльпаны

Живешь, мой друг и ты.

С коленчатой трубою

Помятой и кривой...

И я, перед тобою,

Как лист перед травой.

Москва, декабрь, 1968

Смерть поэта

Был долог этот день

И ночь была долга

Для множества людей

И старенький слуга,

Что двери отворял

Впуская важных лиц,

Слезы не утирал

С редеющих ресниц.

Но знали, что он жив,

И, дай Бог, не умрет,

Хотя глаза смежив