Стихи 2017 года (СИ)

Солуянов Вадим Александрович Стихи 2017 года

Стихи 2017 года.

Бригантина

Есть красота и удивленье

в том, как огромный бриг горой

взрезает нехотя кипенье

воды в пустыне мировой.

И волны зря под ним лопочут

и, налетая, бьют о борт,

а буревестники - пророчат,

а ветер - рвет бизань и грот,

и фок... Но он горой могучей

в порт назначения придет.

И веришь - разве доли лучшей

судьба когда-нибудь найдет?

Так почему средь всех картина

одна по-прежнему мила:

на ней не бриг, а бригантина

в волнах расправила крыла.

Трещат борта в ударах сонных,

свинцовых, нелюдимых волн.

Но в парусах, от ветра полных,

гудит сердец незримых сонм.

Сердец, пылающих в надеждах,

сердец, пылающих в любви.

И ты, содрав с себя одежды,

бросаешься в прогал волны

вслед за безумной бригантиной,

не видящей, как мир суров,

добавить сердце в паутину

волокон-нитей парусов.

5 янв.

Я бы хотел провожать тебя утром,

а вечерами встречать.

Тихо бродить по ночным закоулкам,

не в состояньи отдать

сну состояние сладостной комы

под впечатлением встреч,

в неге необъяснимой истомы,

как зачарованный, течь

по валунам и корягам ветвистым,

жадно вбирая ручьи,

до горизонта то слабым, то быстрым

течением вечной реки.

5 янв.

Кто сказал, что, умирая,

люди попадают в ад?

Вот уж ерунда какая

верить в то, что говорят.

Я себе порой не верю

и проверил еще раз:

в ад всегда открыты двери,

прямо здесь он и сейчас.

Только тело и спасает,

приглушая визг и лязг.

Ты, душа моя босая,

потерпи, неровен час

тело надорвется в страхе

от твоей слепой тоски.

И уже в одной рубахе

станем биться я и ты.

7 янв.

В ее темнице в окнах тонет ночь;

в ее темнице допоздна горит свеча.

Он у себя, глядит в окно (невмочь),

как среди ночи светится звезда.

Звезда ли? не понятно до конца:

коль глаз прищурить, виден кругляшок.

У наших звезд не различить лица

и не понять невнятный голосок.

Венера? Выглядит точь-в-точь.

Вот Марс над нею, кровью налился.

А вот офонарела чья-то дочь

от уличного света фонаря.

28 янв.

Шли Мария с Христофором

после родов в брачный дом,

все друзья взревели хором,

что сдурели, но... потом.

Сын родился, нет бы русским,

нашим именем назвать,

те решили, что Иисусом.

Да пребудет благодать

с ним вовеки, пусть невзгоды

стороною обойдут.

Как тяжелы были роды!

пусть хоть годы побегут

ручейком веселым, звонким.

Пусть живет, не дует в ус!

Дома мирно спал в пеленке

Христофорович Иисус.

Но не тут то было дело!

Тетка в загсе аж взвилась:

- Что? в тюрягу захотела?

или только родилась?

Это ж оскорбленье веры!

Ты в какой живешь стране?

У Марии даже нервы

заболели в голове.

Христофор пожал плечами:

ну и ладно, нет так нет.

Светлых всяко величали,

вот, к примеру, Магомет.

Тетка разом поутихла,

побледнела, словно мел,

зашипела: Тише, дылда!

Даже лоб у ней взопрел.

Огляделась машинально,

зубы клацнули клац-клац:

это ж межнациональный

получается абзац!

причем полный. Ну папаша,

думай, прежде чем сказать.

Но, да ладно... воля ваша.

Буддой можете назвать,

нам на них, хоть с колокольни.

Но раздалось от дверей:

помню из программы школьной:

встретил Будду - так убей -

так меж ними говорится, -

тряпку выжала в ведро

златокудрая девица

и полезла мыть окно.

Христофор взглянул на Марью,

тяжело взглянул, в упор.

и во сне вздохнул с печалью

Христофорович Егор.

19 фев.

Во мне живет веселый смех,

и вот, когда хандрю,

он говорит: а я люблю

и мне помехи нет,

ты можешь хоть

до дней конца

проплакать краткий век,

но я люблю, да, я люблю,

я твой веселый смех!

24 мар.

Утром в субботу маленький гномик

тихо покинул свой пряничный домик,

вдоль по аллеям шныряли грачи

от чернослива до алычи.

Высились тени паленых каштанов,

призраки пагод и новых ашрамов.

Гном закоулками брел до реки,

мимо молочные реки текли.

В небе летали взбитые сливки,

и шоколадные плитки-калитки

вдоль по дороге хрустящей халвы

горькую службу исправно несли.

Мимо летели, сжигая прокладки,

сплошь карамельки и мармеладки.

В них червячками засели сверчки,

в сладкой помадке увязли крючки.

К небу седьмому простерлись галеты,

окна защелкнули на шпингалеты.

Только дорожка спадала к реке,

гном не спешил и шагал налегке.

Вот показались кисельные кручи,

Матушка-Волга предстала могучей:

сахарной пудрой осыпан простор,

лед заискрился при взгляде в упор.

Сладким туманом подернулось утро,

гном загрустил, погрустила попутно

парочка сладких дымков над овином,

хлебом запахло, хлевом и дымом.

Гном почесал о подошву подошву,

в небо взглянул на луну, как галошу,

к дому отправился, выжив из сил...

сладкое с детства он не любил.

24 мар.

Когда у гнома кончилась махорка,

когда не облапошила каморка,

пошел гном по сугробам мимо елей

до старого ручья намерить мелей.

А на ногах его лишь были кеды,

промокли ноги, не спасали Веды,

но тонкая струистость между пальцев

напоминала о судьбе скитальца.

И вот, когда зажглись на небе звезды,

гном осознал, когда бывает поздно,

но завернув штанины до коленей,

вошел в святую воду по последней.

Шагал, как маршируют иноверцы,

захлопнувшие для потомков дверцы,

хлестала влага по щекам его усталым,

и он шагал по водам, как по шпалам.

До ивняка унылого, седого,

до тростника дремучего, глухого,

шагал, как будто видел через спицы,

у колеса есть ось и есть возница.

6 апр.

Попа, пятки, локотки,