Читаем Стихи полностью

ЮНОШЕСКИЕ СПОРЫ

Ах, эти пьянки на Таганке и эти споры двух Россий, где словно бледные поганки бутылки винные росли.

Какие здесь сверкали строки!

Шел стихопад. Стиховорот.

И если речь текла о Блоке, никто не доставал блокнот.

И как я встряхивал упрямо свой чубчик, ежели порой

Твардовского и Мандельштама стравить пытались меж собой.

( Поэты в том не виноваты, что на цитаты разодрав стихи живые - на канаты их шлют для утвержденья прав).

Не помню доводы лихие.

Однообразен был финал: меня очередной вития, не слушая, перебивал.

Опять бряцали именами, друзей и недругов громя.

Мне кажется сейчас - с тенями сражалась только тень моя.

Ее бесплодные усилья достойны слова лишь затем, что те же слабенькие крылья у антиподов вечных тем.

И если я пытаюсь снова тебя отстаивать, Мечта, то это значит - живо слово, каким освящены уста.

Затем порой и грязь месили, учили наизусть тома, чтоб осознать, что мы - Россия, что жизнь - История сама.

24.09.74

Не прекращает время быстрый бег.

Шум времени напорист и неистов.

"За скальпель истины возьмется новый век", - не зря писал один из декабристов.

Вблизи непросто разглядеть лицо.

Оно закрыто грязью иль коростой.

Но вот выводит случай на крыльцо под снег и дождь и судит всех по росту.

И точные вопросы налетят, как пчелы в час цветения кипрея; и каждая из давешних досад вновь отодвинет тех, кто был хитрее.

На место ставит время подлецов и освещает истинных героев; тем и затем живем, в конце концов, сердца на компас истины настроив.

Поэтому не спится в декабре; спешим в "Икарус", если не в икары; автобус ждем, построившись в каре, свергаем идолов и не боимся Кары.

17.05.87

СОЛОВЕЙ

Памяти Игоря Северянина

Просвистал бы всю жизнь соловьем, поражая вульгарностью свиста, если б родина здесь ни при чем; если б так не звенели мониста; если б полночь над каждым кустом не висела химерой лесистой.

Если б каждый доверчивый звук не рождался в трепещущем горле и потом не щемил, как недуг; не молил, словно горе нагое; если б самой из горьких разлук

Бежин луг не увидеть изгоем.

Просвистал бы всю жизнь соловьем, так чтоб млели в восторге подруги; чтоб в язычески-древнем испуге лунным зеркалом стыл водоем; ан - ты плачешь в прозренье своем не об юге - что нет русской вьюги...

Соло вьешь... На терновый венец так пригоден эстляндский шиповник; ты - не жрец, не певец-удалец, не салонный кривляка-сановник; за полвека поймут, наконец, ты - поэзии вечный любовник.

Ты - садовник, что розы взрастил, поливая в бездождье слезами; ни души не жалея. Ни сил...

Как бы кто ни старался словами очернить - не достанет чернил...

Только розы цветут перед нами!

24.09.85

РЯЗАНСКИЙ МОТИВ

Н.Н.

Все-все повторяется, в Лету не канет: прогулка, походка и девичий локоть...

Ты тоже читаешь любимой на память весеннего Фета и зимнего Блока.

Ты тоже идешь по вечерней Рязани, ныряя внезапно тропинкой под горку.

И звезды знакомо мигают глазами, и тянутся руки к полыни прогорклой.

Летит полушалком рязанское небо, когда ты подругу закружишь коварно...

Все так же у церкви Бориса и Глеба растут в беспорядке полынь и татарник.

Все-все повторяется полночью летней; и ты ещё глуп, очарован и молод; и как угадать, что с зарею рассветной войдет в твою жизнь повзросления холод...

Что время сотрет в твоей памяти Трубеж

Надежней, чем прежде срывали татары;

И то, что любил ты, не только разлюбишь

Разрубишь, чтоб ввек не встречаться со старым.

И город, воспитанник князя Олега, в есенинских святцах открывшийся миру, вдруг станет далек, словно лик печенега, разрубленный вкось беспощадной секирой.

Развеются чары пленительной ночи;

Солотча, Ока - что ни час - все далече...

И только ещё не погасшие очи

При солнечном свете напомнят о встрече.

И все же, не раз просиявши глазами, чтоб смыть одинокость, схватившись за локоть, прочтешь, повторяясь, надеясь на память, весеннего Фета и зимнего Блока.

З1.12.83

Мне сказали: "Твой камень - рубин"; знать, платить мне и выпало кровью за неистовство темных глубин, взбудораженных новой любовью.

Потому мне и люба заря, что я пойман в небесные сети, когда Землю в наследство даря, мать меня родила на рассвете.

Потому и жалею закат, когда солнца желток окровавлен; ибо к свету я шел наугад и от лунной опеки избавлен.

И под знаком любви и беды прожил я свои лучшие годы; и рябин огневые следы я воспел, как зарницы свободы.

Может быть, я ничтожен и мал; может, духом нестоек и хрупок...

Дай мне, Боже, твой солнечный лал, твой карминово-огненный кубок!

Чтоб исполнился главный завет; мост меж прошлым и вновь предстоящим; и в конце испытания свет я верну вместе с огненной чашей.

10.06.83

РЕПЛИКА

Поэзия не терпит посягательств,

И - если есть бессмысленный запрет...

Смешон мне визг фельдфебельских ругательств, мол, тот и тот-то вовсе не поэт.

Как ни крепка коварная преграда, разрушится порочностью самой.

"Литературный труд сам по себе награда" - не зря сказал поэт любимый мой.

28.08.82 электричка "Москва - Обнинск"

Я от бабушки слышал: "Говеть ещё надо... А ты разговелся..."

Мне казалось: всем надо гореть, чтобы ярче рассвет разгорелся.

Атеист, отрицал я посты; эка невидаль - голод не тетка!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное
Собрание сочинений
Собрание сочинений

Херасков (Михаил Матвеевич) — писатель. Происходил из валахской семьи, выселившейся в Россию при Петре I; родился 25 октября 1733 г. в городе Переяславле, Полтавской губернии. Учился в сухопутном шляхетском корпусе. Еще кадетом Х. начал под руководством Сумарокова, писать статьи, которые потом печатались в "Ежемесячных Сочинениях". Служил сначала в Ингерманландском полку, потом в коммерц-коллегии, а в 1755 г. был зачислен в штат Московского университета и заведовал типографией университета. С 1756 г. начал помещать свои труды в "Ежемесячных Сочинениях". В 1757 г. Х. напечатал поэму "Плоды наук", в 1758 г. — трагедию "Венецианская монахиня". С 1760 г. в течение 3 лет издавал вместе с И.Ф. Богдановичем журнал "Полезное Увеселение". В 1761 г. Х. издал поэму "Храм Славы" и поставил на московскую сцену героическую поэму "Безбожник". В 1762 г. написал оду на коронацию Екатерины II и был приглашен вместе с Сумароковым и Волковым для устройства уличного маскарада "Торжествующая Минерва". В 1763 г. назначен директором университета в Москве. В том же году он издавал в Москве журналы "Невинное Развлечение" и "Свободные Часы". В 1764 г. Х. напечатал две книги басней, в 1765 г. — трагедию "Мартезия и Фалестра", в 1767 г. — "Новые философические песни", в 1768 г. — повесть "Нума Помпилий". В 1770 г. Х. был назначен вице-президентом берг-коллегии и переехал в Петербург. С 1770 по 1775 гг. он написал трагедию "Селим и Селима", комедию "Ненавистник", поэму "Чесменский бой", драмы "Друг несчастных" и "Гонимые", трагедию "Борислав" и мелодраму "Милана". В 1778 г. Х. назначен был вторым куратором Московского университета. В этом звании он отдал Новикову университетскую типографию, чем дал ему возможность развить свою издательскую деятельность, и основал (в 1779 г.) московский благородный пансион. В 1779 г. Х. издал "Россиаду", над которой работал с 1771 г. Предполагают, что в том же году он вступил в масонскую ложу и начал новую большую поэму "Владимир возрожденный", напечатанную в 1785 г. В 1779 г. Х. выпустил в свет первое издание собрания своих сочинений. Позднейшие его произведения: пролог с хорами "Счастливая Россия" (1787), повесть "Кадм и Гармония" (1789), "Ода на присоединение к Российской империи от Польши областей" (1793), повесть "Палидор сын Кадма и Гармонии" (1794), поэма "Пилигримы" (1795), трагедия "Освобожденная Москва" (1796), поэма "Царь, или Спасенный Новгород", поэма "Бахариана" (1803), трагедия "Вожделенная Россия". В 1802 г. Х. в чине действительного тайного советника за преобразование университета вышел в отставку. Умер в Москве 27 сентября 1807 г. Х. был последним типичным представителем псевдоклассической школы. Поэтическое дарование его было невелико; его больше "почитали", чем читали. Современники наиболее ценили его поэмы "Россиада" и "Владимир". Характерная черта его произведений — серьезность содержания. Масонским влияниям у него уже предшествовал интерес к вопросам нравственности и просвещения; по вступлении в ложу интерес этот приобрел новую пищу. Х. был близок с Новиковым, Шварцем и дружеским обществом. В доме Х. собирались все, кто имел стремление к просвещению и литературе, в особенности литературная молодежь; в конце своей жизни он поддерживал только что выступавших Жуковского и Тургенева. Хорошую память оставил Х. и как создатель московского благородного пансиона. Последнее собрание сочинений Х. вышло в Москве в 1807–1812 гг. См. Венгеров "Русская поэзия", где перепечатана биография Х., составленная Хмыровым, и указана литература предмета; А.Н. Пыпин, IV том "Истории русской литературы". Н. К

Анатолий Алинин , братья Гримм , Джером Дэвид Сэлинджер , Е. Голдева , Макс Руфус

Публицистика / Поэзия / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная проза