невские пальцы перебираю.целую ладони ковш.гладь мостовых бередят трамваи.рвусь, отрываюсь, отогреваюсьот сотен бетонных кож.лакаю воду каналов стылых,ласкаю решетки сон.сзади, закрытым заводом в спину,моей индустриальной пустынискошенное лицо.навзничь кидаюсь. на небо. на земь.рубашку шпилями в кровь.пунктиром линий васильевской вязимолюсь на юных, больных, безобразных,на эрмитажных богов.я – плоть от плоти. я – камень от камнягранит на себе таскать...хватает обугленными руками,крюковым держит нельзя дышать мнепредпитерская тоска.1999/12/15
для лизы
каждая знала – здесь раньше была вода, зеленые пастбища, диких собак стада. а по утрам две птицы летели сюда: птица с крыльями «нет», птица с крыльями «да». каждая верила в реинкарнацию слов, в то, что любое имя переродится в число, и если ты знаешь счет, то тебе повезло, но, сколько ни умножай, от добра остается зло. каждая помнила сотни мужей и жен. помнила, кто горбат, кто отлично сложен, кого колесовали, кто был сожжен, кто губы кусал, кто твердил, что все хорошо. каждая дергала небо за рукава, чтобы проверить – мертва она или жива.в жертву астарте девичья головаи гладкие плечи в разливе солнечных ванн. каждая думала: «я не такая, как все. вечность сплела уздечку в моей косе.» темные теплые кельи. портреты со стен: самойлова, параджанов, святой себастьен. каждая злилась: «нам нужен новый господь!» любовь превращалась в боль, истерика – в спорт, слегка подгнившая нежность струилась из пор.и орфею кричали с олимпа: «братишка, спой!» каждая ела и библию, и коран, читала на ощупь карты покойных стран, левую бровь приподняв, вопрошала: «сестра, ты догадалась, что нас уничтожил страх?» каждая знала: 2.50 – предел, будучи здесь, не получится быть нигде. и непременно кто-то завяжет свой день в крепкий лайкровый узел. 70 den.1999/12/10