Стихи

Ведь это я и Люша живем от повестки до повестки: мол, не выедете до такого-то числа — придем выселять с помощью милиции.

Всех других причин, почему можно было бы бояться за меня, — перечислять не стану. Но повторю, какой повод дала я друзьям бояться меня — не разумею. И страшно и как-то конфузно прожить 79 лет (скоро, т. е. в марте, исполнится) и дожить вот до этого: «Дэзик вас боится».

Пожалуйста, ничего мне на это не отвечайте.

А «Беатриче» — чудо. И как хорошо мне было вдруг, среди бестолкового, бесконечного, больного и тревожного дня (выслушав по телефону очередную распространяемую клевету: «наследники Чуковского цепляются за дачу из корыстных побуждений») — каким благом был для меня этот внезапный поток — не знаю, как определить, чего — этот благодатный ливень! И как же Вы, дорогой Давид Самойлович, можете не ощущать счастья, создав такие стихи? Правда, счастливыми их не назовешь. Они — плод отчаянья. Но это то отчаяние, которое излучает свет.

И еще, знаете, чем они меня поразили. Когда-то, годов 10 назад (лень искать дату) написала я такие строки:

Однажды ты проснулся
И вспомнил невпопад,
Как он рыдал и гнулся,
В ногах валяясь, сад.
И клики электричек,
И немоту моста,
И имя «Беатриче»,
Обжегшее уста…

Когда Галя по телефону произнесла это имя — я впервые за много лет вспомнила, что были у меня такие строчки… Разумеется, никакого сходства, кроме совпадения в имени… Спасибо! Все это было неожиданно и удивительно. Будьте здоровы.

Л.Ч.

119. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской 11 февраля 1986

Дорогая Лидия Корнеевна!

Не успел написать Вам, как получил Ваше письмо. Тут были морозы, сырые дрова, необходимость топить два раза в день четыре печи, а главное — тут же разболелись дети, захворала Галя.

Настроение у меня устойчиво скверное, скорей всего от возраста и быстро ухудшающегося зрения. Даже выход двух книг (таллинская и московская) не больно порадовал. Но у меня вообще свойство относиться к изданию, как к чему-то отчужденному от меня. Стихи кажутся плоскими, и хочется написать другие (оттого, может быть, и пишу). Потом привыкаю к некоторым стихам, к оформлению, которое никогда не вижу раньше выхода книги.

Все же была одна радость, связанная с изданиями: выход книги моих стихов по-литовски. Говорят (и пишут мне), что она удалась. Юра Ефремов перевел мне предисловие поэта Марцелиюса Мартинайтиса. Наверное, это лучшее из написанного и напечатанного обо мне.

Сейчас надо бы работать. Заказано несколько статей. Кроме того, постоянно просят написать воспоминания — о Наровчатове, о Глазкове, об Антокольском, о замечательном Олеге Дале. И все это срочно. А потом валяется в редакциях.

Все же стихи я порой пописываю. Так что складывается книга. Но где ее издать? Два московских издательства предложили мне план следующей пятилетки. Я ответил, что посмертные издания не планирую.

Сейчас стараюсь, чтобы двухтомное избранное вышло не в последнем году этой пятилетки. Иначе придется продать пярнуский дом и переезжать в Москву. А я уже здесь привык. За десять лет сложился способ жизни.

Неожиданно много времени занимает рассылка книг друзьям и знакомым.

Была бы моя воля, послал бы экземпляров 20 тем, чье мнение меня интересует. (С этого обычно начинаю.) А потом вспоминаю, что надо послать тому-то и тому-то, чтобы не обиделись. А они, может, и читать не станут. Так, для почета.

Разболтался я о подробностях жизни. Впрочем, кроме этих подробностей ничего вроде не происходит. Однако происходит же! Видимо, процесс, происходящий ныне, состоит из подробностей и потому малозаметен. А потом вдруг увидится, что подробности нагромоздились в какое-то целое. Может быть, и нелепое. Кто знает!

Что у Вас, Лидия Корнеевна? Как Люша? Как Ваше самочувствие? Как работа? Что у Пантелеевых? Вот кому боюсь писать. А насчет Галиного «он Вас боится», то это просто юмор. Не боюсь я Вас. За Вас боюсь. Огорчить боюсь.

Будьте здоровы, Лидия Корнеевна.

Привет Люше.

Ваш Д. Самойлов

11.02.86

120. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову 14 февраля 1986

14/II 86

Москва

Дорогой Давид Самойлович.

Только что, вернувшись с дачи, получила Ваше письмо…